Речь томруз плетью хлестала по открытой, как свежая рана, незрелой душе юнца.
— Почему? — спросил он подавленно.
— Что, если кречет сойдется с мышью? Кречет — сын просторов небесных, под облака он привык взлетать, парить над пустыней. Мышь — дочь глубоких нор, навеки она привязана к темной пещере. Может ли жить жизнью кречета мышь? Нет. Бездонное небо — не для подземных тварей. Как их норы, узок их мир, ничего им не надо, кроме душных дыр, набитых зернами злаков степных. А юный кречет? Сможет ли он жить мышиной жизнью?
Томруз требовательно, как вчера — отец, смотрела на сына.
И сын, как человек, только что проснувшийся, удивленно и недоумевающе смотрел на мать.
— Может быть, и сможет, — сказала Томруз уничтожающе. — Но тогда ему надо выщипать крылья и хвост. Не летать — карабкаться, не дичью питаться грызть семена. Понимаешь ли ты свою мать, о Спаргапа?
— Нет! — В голосе юнца сквозила обида. — Почему ты сравниваешь Райаду с мерзкой мышью?
Ух, эти матери! Вечно у них все не так. Встречалась на свете когда-нибудь мать, что не ворчала на сына? Попадались где-нибудь в мире матери, которым нравились бы подруги их сыновей? Старухи смотрят на девушек, как на ядовитых змей — ох, ужалит сына, ох, высушит сына, ох погубит сына!..
Томруз устало вздохнула. Боже! Неужели… Плохо матери, если сын глуп.
Она терпеливо продолжала:
— У нас, саков, земля и вода, скот и пастбища, шатры и повозки достояние всех людей. Слышишь? — всех людей. Так заведено исстари. Нет моего, есть наше. Ни богатых, ни бедных. При бедности — все бедны, при богатстве — все богаты. А вот у соседей — из ста один богат, а девяносто девять для него землю пашут, скот пасут, рубежи стерегут, жилища берегут за постную похлебку.
Спаргапа — недоверчиво:
— Разве так бывает?
— Бывает! И есть во многих местах. В Парсе, например.
— Но — Райада?..
— Ты знаешь Фраду, отца Райады?
— Знаю. Родовой старейшина.
— Вот Фрада смолоду бродил по чужим странам — нанимался охранять караваны. Ему пришлось побывать в Маде, Парсе, Бабире — он в разных землях побывал, хитрый Фрада. И насмотрелся на всякую иноземную всячину. Это неплохо — надо видеть мир, понимать соседей. Учиться у них хорошему. Но Фрада, лукавец, не хорошее, а дурное намерен у нас привить. Хочет стать одним из ста. Или даже из десяти тысяч. Точно суслик — в нору, тащит он в свой шатер все, что добудет. Скот, принадлежащий роду, забрал себе. Сородичи пропадают без сытной еды, без теплой одежды зимою.
