— Шею тебе сверну, поганый дах! — Михр-Бидад вскинул палку над головой. Трах!.. Удар пришелся по левой руке Гадата. Дах ахнул, застонал, схватился за плечо, перегнулся от боли.
Он сутулился, брошенный на колени. Позади застыли с лицами, каменно-спокойными, как у скифских идолов, его товарищи — заложники из полуоседлых южно-туранских племен, покоренных Парсой.
Юношей еще осенью согнали из окрестных становищ в город, заставили рубить хворост на топливо, чистить конюшни, месить глину, чинить станы, носить воду в крепость. Сегодня после полуденной еды они как всегда улеглись на циновках в углу двора, чтобы вздремнуть немного, погреться на солнце, потолковать о своих горестях.
Весна. В предгорьях пашут землю. Отсеются, переждут, соберут скороспелый и скудный урожай ячменя и уйдут на все лето со стадами в степь. Эх! Одни — на вольном ветру, что пахнет юной полынью… Другие, точно рабы, вынуждены томиться меж глинобитных оград, выскабливать грязь из-под спесивых «освободителей от мадского ига». Убежать бы, но отсюда не убежишь — стерегут зорко.
…В чем же провинился Гадат?
Когда молодой перс Михр-Бидад проходил по двору, столь же молодой дах Гадат не успел достаточно быстро вскочить с корточек и не сумел отвесить достаточно низкий поклон.
— Я, Михр-Бидад, перс, сын перса, арий! — распинался Михр-Бидад. — А ты кто? Слуга мой!
Михр-Бидад от природы был тощ, долговяз и жилист. Служба в отряде щитоносцев согнула ему спину — чтобы как следует прикрыться щитом, воинам этого рода войск приходится постоянно горбиться, что исподволь перерастает в неисправимую привычку. Так и говорят — сутул, как щитоносец. Нос Михр-Бидада походил на крюк. Перс, сын перса, напоминал сарыча.
Потрясая дубинкой и взмахивая, будто крыльями, широченными рукавами хитона арий свирепо кружился над добычей, и Гадат — плотно сбитый, как буйвол, детина — все ниже опускал черноволосую голову.
— Ты когда-нибудь научишься почитать хозяина? — грозно вопросил Михр-Бидад.
Гадат, закрыв глаза и сцепив зубы, качнул головой вперед.
— Не будешь впредь держаться передо мною точно старый тупой бык?
Гадат, открыв глаза и оскалив зубы, замотал головой из стороны в сторону.
— Не будешь?
— Нет!
— Не будешь?
— Нет!!
— Не будешь?
— Нет!!!
— То-то же! — Перс сунул палку под мышку, слегка пнул даха в нос, скучающе зевнул и отвернулся.
…С грохотом распахнулись ворота. Во двор влетел на взмыленном коне обливающийся потом всадник. Конь, всхрапывая, закружился, словно укушенный черным пауком, на гладкой, как поднос, глинистой площадке.
