Шабля взял винтовку и пошел к зарослям шипшины.
— Эй, ты куда? — крикнул Сашко, барахтаясь в воде. Шабля не оглянулся.
Выкупавшись, Сашко вылез на берег, потанцевал на правой ноге, выливая из уха воду, и стал одеваться.
Солнце отражалось в воде огромным малиновым диском, и все вокруг окрасилось в малиновый цвет. Тишина царила на берегу, лишь квакали в камышах лягушки да тьохкал, пробуя голос, первый соловей.
Сашко одевался не спеша, постирал портянки, расстелил их на траве и задумался. Вдруг он услышал вдали песню. Что-то до боли знакомое снова отозвалось в душе от этой тихой песни:
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь…
Да, это была та самая песня, которую знал Ваня Радченко. Но кто пел ее за грядой холмистого берега?
Замерев, Сашко слушал:
Чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел…
Торопясь, Сашко намотал кое-как портянку, напялил один сапог, а другой так и не налез. Припадая на правую ногу, Сашко заспешил туда, откуда доносилась песня.
На полянке между кустами шипшины лежал на траве Шабля. Задумчиво глядя в высокое, тускнеющее под вечерними лучами небо, он тихонько пел:
…Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
— Шабля!
Тот резко приподнялся, напуганный внезапным появлением товарища.
— Откуда ты знаешь эту песню?
— Знаю…
Сашко не мог выговорить слова, какая-то сила теснила ему грудь.
— Эта песня для меня дороже всех на свете. Ваня Радченко вот здесь, перед смертью, пел ее…
— Чего же ты хочешь, Сашко? — с грустью спросил Шабля.
— Научи меня петь. Хоть и буржуйская эта песня, я знаю, хлопцы говорили. Но она память о друге…
— Мне не до песен, Сашко, — серьезно сказал Шабля, и взгляд его жгучих глаз стал строгим. — Видишь, как коршуны терзают народ. Биться надо за рабочую правду, мстить белякам…
— Правду говоришь… — Сашко все больше проникался уважением к этому, как ему казалось, чудаковатому и хлипкому пришельцу с рудника «Мария», — правду говоришь, Шабля. А все-таки научи песне. Я ведь учил тебя стрелять…
Шабля стал рассказывать товарищу, как шкуровцы выволокли из школы отца и расстреляли у всех на глазах, как потом зарубили мать. Сашко притих, слушая такое, от чего даже он, видавший виды боец, содрогался. Отец Шабли, оказывается, был старым подпольщиком, сидел в царских застенках, был на каторге. Теперь у Сашко не оставалось и тени сомнения в том, что Шабля преданный революционному делу человек, может быть, даже более преданный, чем он, Сашко Сулим. Ведь вот пошел воевать Шабля, хотя даже стрелять не умел.
