Но это последнее испытание было уже сущей ерундой по сравнению с мытарствами, оставшимися по ту сторону колючей проволоки.
Нина прижимала справку об освобождении к сердцу, как будто она была билетом в рай, да не откуда-нибудь, а из преисподней. Хотела было спрятать в карман — передумала. Не хватало ещё потерять. Уж лучше сжимать коченевшими пальцами — так надёжнее. Весна как назло выдалась нежданно холодная
Наконец, показались детдомовские ясли.
— Я… освобождённая. За сыном! — выдохнула Нина с порога, обращаясь к женщине в белом халате, убиравшей в коридоре. Та не спеша домыла сухой пятачок перед дверью и поставила швабру к стене.
— Сейчас позову заведующую.
Через минуту к Нине вышла красивая молодая женщина с аккуратно завитыми, блестящими от здоровья волосами.
Кинула на освобожденную мать быстрый, но доброжелательный взгляд.
Кивнула:
— Покажите справку.
Нина протянула аккуратно сложенный вдвое листок — справку об освобождении. Заведующая ещё раз кивнула:
— Подождите, я сейчас.
Вернулась женщина с новенькими вещами для Валерика. Что-то оформила на бумагах и выдала Нине детское пальтишко, шапочку и штанишки.
Тем временем воспитательница привела мальчика.
Валерик удивлённо смотрел на мать, а та быстро надевала на него казённые обновки.
Предвкушение новой жизни торопило… Скорее в Москву, а оттуда — к дому детства с каменными женщинами на фасаде, способными вынести всё, даже время…
Глава 12. Каменные женщины
Свобода и счастье — одного поля ягоды, вернее, ягода. Спелая, сочная, сладкая ежевика. Сорвёшь слишком рано — кислятина, а вызреет — одно сплошное наслаждение…
Неизвестность обретала понемногу очертания. Очертания были знакомыми и незнакомыми одновременно. Как будто долгожданная встреча с кем-то, кого не видел много лет. И этот кто-то повзрослел настолько, что в нем не узнать уже того ребёнка с длинными- предлинными ресницами…
— Мама, куда ты меня привезла? — тянул за руку Валерик.
Нина молча взяла его на руки.
Валерик был уже достаточно тяжёл, но зато стало немного теплее, хоть руки теперь коченели ещё больше, и даже нельзя было спрятать их в большие карманы бушлата.
Нина улыбнулась, вспомнив растерянное и довольное одновременно лицо Антонины Матвеевны, врача из мамского ОЛПА, когда она в очередной раз принесла Валерика кормить. Он был ещё слабым, и всё же по тому, как вцепился в материнский сосок, можно было судить: ухватился за жизнь.
— Думала, не выживет, — призналась тогда Антонина Матвеевна. — Видимо, вы мать хорошая.
