Это была скорее некая клинопись, чем буквы алфавита, но надпись была сделана вполне разборчиво, и она, бредя вдоль этой надписи, читала: "Yes, esse hes hetu tokye to ossusess ekyes. Seham hute'u". (Когда она позже записала это на бумаге, то использовала апостроф для обозначения паузы или щелчка языком, точно в восклицании типа "Оп-па!".) Потом она снова перечитала написанное морем, вернувшись для этого на несколько метров назад, надпись осталась той же самой, так что она пошла дальше, потом снова вернулась и так несколько раз, чтобы как следует все запомнить. Вскоре, когда пузырьки пены стали лопаться, надпись начала съеживаться, подсыхать, меняя свой смысл; теперь она читалась так: "Yes, e hes etu kye to ossusess kye, ham te u". Она чувствовала, что это незначительное отличие, просто из первоначального текста выпало несколько символов. Она хорошо его запомнила. Вода, содержавшаяся в пене, впиталась в песок, и теперь написанные морем знаки превратились в подобие тончайших кружев, в едва ли читаемые точки и черточки. Скорее это действительно напоминало изящное рукоделие, и Джоанне даже пришла в голову мысль о том, что надо попробовать прочесть что-нибудь, написанное кружевами (или кроше?).
Придя домой, она сразу же записала "пенный" текст, и теперь уже не нужно было все время повторять его про себя, чтобы не забыть, а потом бросила взгляд на сделанную машиной "квакерскую" кружевную скатерть, которой был накрыт маленький круглый обеденный столик. Эту надпись прочесть оказалось нетрудно, однако она, как и следовало ожидать, была довольно скучной. Джоанна прочитала первую строчку сразу за кромкой, где говорилось: "pith wot pith wot pith wot" (что означало примерно "суть ясна") и так без конца, возобновляясь через каждые тридцать стежков вместе с рисунком каймы.
А вот кружевной воротничок, который она купила в комиссионном магазине в Портленде - это, конечно, совсем другое дело. Воротничок был ручной работы, и надпись на нем была сделана от руки. Почерк был мелкий и очень ровный. Точно "спенсерова строфа", которую она изучала пятьдесят лет назад на первом курсе.
Надпись была вся в завитушках, однако читалась на удивление легко. "Моя душа должна уйти" - вот что было написано на кайме и повторялось много раз: "Моя душа должна уйти, моя душа должна уйти, моя душа должна уйти", а хрупкая паутина кружев внутри основного рисунка гласила: "сестра, сестра, сестра, зажги свет".
