(Матф. 26, 39)». И немного дальше: «Спроси еретика, страшится ли и сомневается ли, боится ли и скорбит ли Бог? И если он скажет: да! то оставь его совсем и смотри на него так же низко, как на диавола, даже ниже, чем на этого (последнего), потому что и диавол не осмеливается сказать этого. Если же (еретик) скажет, что ничто из этого недостойно Бога, то скажи: значит, Бог и не молится, так как без этого неуместно будет и прочее, если бы это были слова Бога. Потому что эти слова показывают не только печаль, но и два хотения, одно другому противные, одно — Сына, а другое — Отца. Потому что изречение: не якоже Аз хощу, но якоже Ты, есть изречение Того, кто это (именно) показывает. Но они никогда не были согласны с этим, и когда мы говорим, что выражение: Аз и Отец едино есма (Иоан. 10, 29) сказано относительно могущества, они говорят, что оно сказано относительно хотения, утверждая, что у Отца и Сына одно хотение. Итак если одно хотение у Отца и Сына, то как же Он говорит здесь: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты? Потому что, если это было сказано по божеству, то здесь оказывается некоторое противоречие, и отсюда происходит много неуместного; но если это сказано по плоти, то сказанное имеет смысл, и отсюда не происходит ничего предосудительного. Потому что нежелание умереть плотью не заключает в себе ничего достойного порицания, так как оно свойственно природе, а Он обнаруживал все свойственное природе исключая греха, и в большом изобилии, чтобы заградить уста еретиков. Итак, когда Он говорит: аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Матф. 26, 39) и: обаче не якоже аз хощу, но якоже Ты (Матф. 26, 39), то этим Он показывает не что другое, как то, что Он действительно облечен плотью, которая боится смерти. Потому что ей свойственно и бояться смерти, и раскаяваться, сомневаться и скорбеть. Он то оставляет ее (плоть свою) необитаемою и лишенною собственного могущества, чтобы, показавши слабость ее, уверить и в (действительном) существовании (ее) природы, то скрывает ее (плоть), чтобы ты научился, что Он был не просто человек. Потому что, как можно было бы подумать это, если бы Он во всем обнаруживал человеческие свойства, так (напротив), если бы Он постоянно совершал божеское, сделалось бы невероятным учение о домостроительстве. Поэтому-то Он и разнообразит и перемешивает слова и дела (т. е. божеские и человеческие), чтобы не дать повода болезни и безумию ни Павла самосатского, ни Маркиона и Манихея. Поэтому-то Он и предсказывает имеющее быть как Бог, и опять сомневается как человек». Это свидетельство было также сличено с книгою, находящеюся в составе библиотеки досточтимой патриархии этого богохранимого и царствующего города, и оно оказалось согласным.
