— Какие четыре!? — возмутился второй механик. — Трогай давай! Самый полный вперед!
Машина послушно, хотя и не без труда отчалила от тротуара и покатила по дороге, постукивая и поскрипывая изношенными внутренностями, чем сильно напомнила мою родную кинолебедку. Таксист же все повторял: «кватро долларс! кватро!».
— Слушай, заткнешься ты или нет? — лениво прикрикнул на него Титов. — Гадский народ эти панамцы! — вздохнул он. — Жулье сплошное. И злые все какие, ты заметил, студент? За копейку прирежут!
— Кватро долларс! — откликнулся таксист.
— Ассычим! — произнес страшным голосом Титов. Заметив мой удивленный взгляд, он пояснил: — Это по-узбекски. Может, хоть так поймет.
— Ты что, узбекский знаешь?
— Какое там знаю, так, с армии пару матюков запомнил. Ассычим! — повторил он с большим чувством, обращаясь к отражению таксистской физиономии в зеркале заднего вида.
Таксист сообразил, что дело дошло до прямых оскорблений, на пару секунд он затих, только вращал глазами и наливался красной краской, а потом вдруг разразился такой тирадой, что выступления мастеров художественного мата с «Эклиптики» показались чтением детских стишков. Испанские проклятия стреляли, как петарды, на каждом восклицательном знаке. Рокочущая «рррр» электрошоком жалила до печенок. Образцово ухоженная лысина раскалилась от напряжения и засияла, как шаровая молния. Даже старичок «форд» побежал гораздо резвее, просто-таки понесся вперед, питаемый клокочущей энергией проклятий.
Когда таксист закончил, в машине воцарилась тишина, ударившая по ушам, а через мгновенье неожиданно грянул громовой раскат. Это захохотал второй механик.
— Ха-ха-ха! Во дает! Ай, молодца! — Титов смеялся, сотрясаясь всем телом и утирая обильные слезы. — Уел! Ах ты, мерзавец! Разбойничья твоя рожа! Ух, не могу!
Таксист, не ожидавший такой реакции, озадаченно поглядывал в зеркало, что-то бормоча про себя. Потом прыснул, раз-другой, и тоже расхохотался. Смеялся он тонким голосом, совсем не тем, которым ругался, мелко, рассыпчато и с какими-то прихрюкиваниями. Тут уж я не выдержал и засмеялся. Глядя на меня, Титов затрясся еще больше, он уже не мог говорить, только стонал и ухал, а на переднем сидении заходился таксист, мотая лысой головой и, кажется, совсем не глядя на дорогу. Развалюха «форд» вихлял по проезжей части, поскрипывал и сотрясался, в меру своих невеликих сил разделяя общее веселье.
Как только к Титову вернулся дар речи, он похлопал таксиста по плечу:
