— А учебники есть?
— Нет… Где ж… — протянул Ганька.
— А что у тебя на лице такое?
Глубокие царапины на щеках и на лбу, появившиеся после того, как Ганьку осыпало мельчайшими осколками снаряда, еще не зажили.
— В деле он был, — отозвался Пахомыч.
— В каком деле?
— Да можно сказать — в боевом.
Ганьке пришлось по душе, что так говорили о нем.
— Вот что… У нас здесь девочка есть, тоже боевая, — Наташа. Партизаны через фронт переправили. Всю семью — отца, мать, бабушку — фашисты уничтожили. Учительская была семья.
— У вас она в школе? — спросил Пахомыч.
— Кроме нашей школы, ничего у нее пока нет.
Последовало короткое молчание. Волнение, охватившее взрослых, передалось и Ганьке. Он сидел притихший.
— Так вот, послезавтра можно приходить. Дайте документы — оформим. Я сама с тобой займусь. Ты вот это видел?
— А что это такое, позвольте спросить? — полюбопытствовал Пахомыч.
— Картины на исторические темы. Если переедем наверх, развешаем там. А теперь нет места. Пока что в коридоре занимаемся.
— Зачем же в коридоре?
— Во время обстрела меньше опасности.
Нет, Ганьке не приходилось видеть эти картины, и сейчас он их рассматривал с огромным интересом. Да и Пахомычу было очень интересно.
— А может, мы вас отрываем от дела? — деликатно осведомился он.
— Пожалуйста, пожалуйста, смотрите.
Эти несколько часов перерыва после дней, каждая минута которых полна была острой напряженности, были для Пахомыча хорошей разрядкой.
— Мария Федоровна, кого же это гонят новгородцы?
— Князя Дмитрия Александровича. Сына Александра Невского, плохого сына.
— Значит, сын-то не в отца был. Смотри, Ганька, один на него даже палкой замахнулся.
Ганьку больше всего занимала охота на мамонта. Мамонт стоял в яме-ловушке, и в него, разъяренного, летели дротики. Но не мог понять Ганька, почему у охотников нет луков — ведь с ними удобнее.
— Тогда у людей еще не было лука, Ганя.
С этого начались для Ганьки уроки истории в блокадной школе. Но он упорствовал.
— При мамонте еще не было луков?
— Да, не было.
— Были! Ну как же без них?
— А ты слушай, что тебе говорят… — вмешался Пахомыч. — А, позвольте узнать, когда же их смастерили?
— Что?
— Луки.
— Гораздо позже, тысяч пятнадцать лет назад.
— Совсем недавно… — Пахомыч усмехнулся. — Ох, и радовался, должно быть, первый, кто смастерил! Я, мол, всех могу теперь достать, а меня достань-ка. Вот встану на такое место, что не достанешь меня, а ты у меня под прицелом. Всех до одного покорю! Плясал, наверное, от радости. Вот уж хвастал!
