Арланов, видимо, понял состояние практиканта, дружелюбно произнес:
— Не тушуйтесь. Это жизнь. Всякое бывает. Сегодня ты, а завтра — я… Давайте поговорим по сути дела.
Ладушкин приготовился записывать.
Арланов повернулся к матери и ласково попросил:
— Ты не могла бы заварить нам кофе?
— Хорошо, Алешенька, — кивнула Клавдия Ивановна, открыла дверь, вышла в соседнюю комнату, и тут только Ладушкин сообразил, что это вовсе не кухня, что здесь и плиты-то нет, а это скорее столовая.
— Так вот, — многозначительно подняв палец, продолжил Арланов. — Я настаиваю на своем утверждении: это хорошо организованное убийство. Во-первых, отец был совершенно здоровый в психическом отношении человек. Даже в самые трудные минуты своей карьеры он проявлял исключительную выдержку и волю. Во-вторых, никто его, насколько я знаю, не преследовал. Появилось несколько ругательных статеек в местной газетенке — и все. В-третьих, в нашем доме никогда не было оружия. Иначе я бы его еще мальчишкой обнаружил. А пистолет этот старый, с войны…
— Но кому понадобилось это убийство? Особенно сейчас, когда ваш отец перестал быть видной политической фигурой.
— Этот вопрос меня самого всю дорогу мучил. Ведь отец снова занялся… гм-гм… скажем так, общественной работой. Я его уговаривал угомониться. Говорил, что карта КПСС бита навсегда. Нет, он меня не послушал…
— А в каких вы вообще были отношениях?
Арланов достал из шкафчика початую бутылку коньяка. Налил полный стакан, выпил, крякнул и сказал:
— В сложных, молодой человек. В сложных!.. Я давно наблюдаю феномен партийного функционера нашего типа. С детства, как сам понимаешь. Мальчишкой я видел только одно — фронтовик, герой. Сильному самцу свойственно стремление к лидерству, это биологически в нем заложено. Тогда другого пути не было — только через партию. А в ней — свои законы. Со стороны глянуть — жуткие, уродливые! Но когда попадаешь в хорошо отлаженную машину, которая четко действует по всей державе — а это шестая часть суши! — то поневоле свыкаешься, начинаешь думать, что, может, так оно и надо, что по-другому наш народ и не умеет жить: привык к тупой, безжалостной, карающей за любое неповиновение власти. А дальше по известной формуле: поступок — привычка — характер — судьба.
— Но разве ваш отец не понимал, что происходит в стране? Разве о таком счастье для людей мечтали первые коммунисты? Были же у него какие-то принципы?
Арланов кисло сморщился, приложил ладонь к щеке, словно у него зуб разболелся.
