— Пройдем в питейный ряд, — предложил Крауфорд, — я промерз и с удовольствием выпью бокал вина или стаканчик водки.
Все направились туда. Тысячеустый гомон ярмарки раздавался здесь с удвоенной силой.
Вот двое багроволицых, уже пожилых бородатых мужчин в черных поддевках, судя по одежде, городские мещане, кричат истошными голосами какую-то песню — слов ее в шуме ярмарки нельзя разобрать — и, сорвав со своих голов черные ватные картузы, размахивают ими в такт песне.
Вот сильно подвыпивший урядник Азовского казачьего полка угощает своего друга, тоже урядника, стаканом водки; тот из вежливости отказывается, делает грустное, постное лицо никогда не пьющего человека, а потом, засияв блаженной улыбкой, мгновенно, без глотков, вливает в себя водку и закусывает баранкой.
Вот слепой украинец в серой свитке, сидя на обрубке дерева, сосредоточенно перебирает звонкие струны своей бандуры. Его высохшее лицо каменно-неподвижно. Рядом с ним стоит худенький голубоглазый мальчик-поводырь. У ног его сивая смушковая шапка деда. Вокруг пригорюнилось несколько бедно одетых женщин, и то одна, то другая из них бросает в шапку посильное подаяния: алтын, семитку, грошик. Денежки эти нужны — ох, нужны! — и дома, но разве можно отказать в подаянии этому нищему старику, так жалостливо, глухим, надтреснутым голосом выводящему песню о горькой судьбине полоненных в Турции казаков?
Оглушали пронзительные крики продавцов.
Толстый, как пивная бочка, рыжебородый монах сиплым с перепою голосом басит, обращаясь к обступившим его пожилым людям:
— Покупайте великие святыни, вывезенные мной из святого града Иерусалима, для спасения душ верующих, для верного избавления их от мук адовых. Вот гвозди, коими пригвожден был ко кресту наш Спаситель, а вот подлинные частицы того креста из кедра ливанского. Сие удостоверено грамотой патриарха иерусалимского с приложением его печати-герба, — поднимает он высоко вверх свиток пергамента с какими-то непонятными письменами и сургучной печатью, похожей больше на оттиск пятака, чем на герб. — Продаю все сие недорого, движимый жалостью к вам, грешникам. А мне ничего не надобно, сыт я малым, — колыхнул монах тучным животом. — Все вырученное мной пойдет на благолепное украшение монастыря нашего, в древнем граде Переяславле находящегося…
Впереди шли Ирина и Монбрюн, за ними Крауфорд и Смолин, а Позднеев, хотя ему очень хотелось быть вместе с Ириной, приотстал немного. «Все равно, — думал он, — Монбрюн будет мешать нам, не даст поговорить наедине». Анатолий оглянулся назад, выискивая Алешу, но его нигде не было видно. «Точно сквозь землю провалился! Вот ведь проныристый какой!»
