— Однако, ты убил Эйба Миллера.
— Я с ним не дружил. И потом — в той ситуации это было неизбежно…
С минуту он лежал неподвижно, тяжело дыша, похожий на дряхлого старика.
— Конечно, — продолжал он, — напрасно я позволил Тюрку и Крою избить тебя. Мне следовало знать, что это тебя не испугает. И я бы это понял, будь я здоров. Но эта чертова рана в животе помутила мой рассудок, и я совсем взбесился. Извини меня, Маркус.
— Ладно, — сухо сказал Конкэннон. — Может быть, мне нужно еще и поблагодарить тебя за то, что я жив до сих пор.
Аллард опять по-мальчишески улыбнулся.
— Видно, я и впрямь не создан для разбойной жизни, Маркус. Когда это дело завершится, все будет по-другому.
— Что же станет с твоей женой?
Аллард упрямо сжал зубы.
— Атена — сильная женщина. Она будет ждать меня.
— Она думает, что тебя уже нет.
— Разве что головой. Но не сердцем. Она знает, что я вернусь к ней, как только смогу.
— А пока что ты позволяешь ей проливать слезы над чужой могилой.
Аллард испустил тяжкий вздох.
— Давай не будем об этом. Дай мне слово, что ты прекратишь расследование и забудешь, что был со мной знаком.
— Больше ничего? — иронично сказал Конкэннон. — Это для меня равносильно потере работы. А работа у меня сейчас самая приличная из всех, что я когда-либо имел. Ты это знаешь?
— Знаю. Ну как, обещаешь?
На глазах у Конкэннона в тумане небытия стали медленно растворяться пять лет тяжелого труда, былая дружба и лицо женщины, чей образ неотступно преследовал его все эти дни.
— Обещаю.
— Постучи в дверь три раза, — сказал Аллард. Конкэннон повиновался. Дверь тут же открылась, и Боун вошел в дом.
— Все в порядке, — сказал Аллард. — Отдай ему револьвер.
— Ты с ума сошел! — сказал Боун.
— Отдай, отдай. Он дал мне слово, что бросит расследование.
Боун хмыкнул, выразив тем самым свое отношение к честному слову агентов железнодорожной компании, однако отдал Конкэннону его «тридцать восьмой». Тот спрятал его в карман.
— Маркус, — сказал Аллард, когда Конкэннон был уже на пороге. Казалось, Аллард не может собраться с мыслями; затем он облизнул пересохшие губы и спросил: — Ты хорошо успел узнать мою жену?
Вопрос удивил Конкэннона.
— Нет. Я видел ее всего три раза.
— Она — единственная женщина, которую я когда-либо любил.
Похоже, Алларду было больше нечего сказать. Он поднял бутылку и отпил виски, глядя в пустоту. Конкэннон вышел.
Спустя тридцать шесть часов после встречи с Аллардом Конкэннон услышал стук в дверь своего гостиничного номера. Так властно и бесцеремонно стучать мог только один человек.
