солнечное мартовское утро я слоняюсь по квартире, в очередной раз заглядываю в
недра книжного шкафа – просто так, безо всякого конкретного намерения. Без
намерения – потому, что все детективы, приключения, сказки и вожделенная
"Анжелика" были прочитаны и даже перечитаны. Я наугад вытягиваю пухлый том в
зеленой суперобложке – жизнеописание Пушкина.
Без особого энтузиазма я раскрыл книгу и начал читать. И опомнился лишь, когда в
форточку уже заглядывали мартовские сумерки.
То, что со мной произошло тогда - взломало весь стереотип всего моего
предыдущего существования.
Едва перетерпев ночь – время, когда читать мне не позволялось, я снова схватил
раскрытую книгу, и за оставшийся день ее поглотил, взвинченный, взбудораженный и
вдохновленный.
А на следующий день разлинованная ученическая тетрадка уже испытывала натиск
первых беспомощных виршей собственного моего приготовления. Без ложного стыда
приведу единственный запомнившийся отрывок:
"Я опять в кабинетной тиши,
я опять вне событий.
Что-то важное снова решил,
но оставил без исполнителя".
Я стал играть в поэта.
Без устали кропал строчки, а перед зеркалом упражнялся в формировании особого,
возвышенно-отрешенного взгляда. И это была самая интересная игра из тех, которыми
я успел развлечься за свой двенадцатилетний век.
Жизнь моя переменилась кардинальным образом во всех направлениях, и в
частности, в вопросах школьной успеваемости. До сего момента я не был не то, что
хорошим учеником, включая и графу по поведению - я даже не был средним учеником.
Единственное исключение составляла физкультура, по которой я шел со стабильной
пятеркой и призовыми грамотами за победы в школьных соревнованиях. Но,
касательно списка успеваемости, я утешал себя лишь тем, что не замыкаю его хвост, а
только лишь занимаю место, близкое к его окончанию. Один раз я даже умудрился
получить уникально-рекордную и эксклюзивную отметку, которой больше никто не
удосуживался: 1 = ! (кол с двумя минусами; приведенный же здесь восклицательный
знак – не мое примечание, но размашистый жест учительницы по русскому языку и
литературе).
Я отболел свою классическую неделю, в финале которой располагал двумя
тетрадками, туго набитыми стихами, и вышел в школу.
В течение следующего месяца я тихо ошарашивал учителей, наблюдая, как
последние становятся изумленными свидетелями моих неизъяснимых перемен. Но для
