Полк прорыва | страница 125
Вспомнилась первая книга, полученная в библиотеке, — «Капитанская дочка». Девушка, которая ее порекомендовала ему, прочитала намного больше книг, и он перед ней робел.
Однажды она пригласила его в свой дом. Дала адрес и сказала, что будет ждать. Он пришел с достоинством — в кармане была законная увольнительная, подписанная старшиной. Девушка встретила его у порога, взяла у него буденовку, в которой ходил зимой и летом, и провела в комнату. Там за столом сидел и читал какую-то книгу полный седой человек — ромбы в петлицах. Кто он — для красноармейца Хлебникова было тогда почти загадкой. Но вскоре они вместе пили чай… Не чай, а водочку, и человек с ромбами в петлицах, посмеиваясь, говорил: «Ней, если комдив разрешает, — старшина не разрешит». Можно было подумать, что это не настоящий комдив, если бы на его груди не было трех орденов Красного Знамени.
Он то и дело бросал взгляд на эти ордена и ромбы в петлицах, не веря, что простой смертный человек мог дослужиться до такой чести. Ему казалось тогда, что высокие чины и награды исходят от самого неба.
— Не завидуй, может, и у тебя тоже такие будут, — сказала девушка. И через много лет шутила: как она ошиблась!
Он увез ее от отца потом, после окончания курсов комсостава, облачившись в длиннополую шинель. И никогда больше не видел своего тестя — служили в разных концах России, один на Востоке, другой на Севере…
В окнах угадывался рассвет. Хлебников поднял шторы и с радостью увидел, что будет солнце.
Ранняя любопытная синица сидела за стеклом на раме и пыталась заглянуть внутрь.
— Опять появилась! Ну, загляни…
И опять с ним что-то происходило, будто раскачивало, как маятник: в одну сторону — в другую. То Змеиное болото, то огромный стол из мореного дуба и ослепляющая люстра под потолком. День — ночь. Полумрак в хате пастуха Абрама — ковровая дорожка по всему кабинету.
Прошлое… Он понимал: чтобы разобраться в нем, не требовалось никакого напряжения. А этот тихий и строгий кабинет, в котором многие сидели, всегда настораживал, казался декорацией какой-то большой сцены, где разыгрывались трагедии вровень таким, как «Отелло» и «Фауст», И какие еще могут разыграться.
Ему сделалось страшно. Но он тут же отогнал от себя эти тревоги: теперь уже другого выбора быть не может! И он бы, наверное, почувствовал себя несчастным, если бы случилось все иначе.
С утра начались совещания. И по каждому вопросу: «Ваше мнение?» Коротко и ясно. Всякие колебания будут говорить о твоей слабости. Ошибки не исправишь. И за них дорого платят.