— Какая разница? — удивился Охломоныч.
— Если для дома, бревна не должны гореть, а если для печи, то наоборот, — разъяснил незнакомец и улыбнулся не без иронии.
Он осторожно положил жука на землю и сделал знак рукой, прося Охломоныча отойти в сторонку.
Делал он все это с таким серьезным видом, что не оставалось никаких сомнений: человек сбежал из тещинского дурдома.
Между тем жужжащий жук поперхнулся и выплюнул спичинку. И, только было Охломоныч собрался от души посмеяться, как спичка с тихим, приятным треском раздвоилась, и отделившаяся половинка скачкообразно, незаметно для глаза превратилась в пятиметровое бревно.
Тритон Охломоныч от неожиданности попятился, запнулся о бензопилу и упал на мокрые листья костянки. Живо вскочив на ноги, он постучал согнутым пальцем по бревну и даже понюхал его, сказав в полной растерянности:
— Это или фокус, или обман…
— Фокус — это тоже обман, — весело уточнил одуванчик. — Отойди, не то этим обманом по голове получишь.
Охломоныч отпрыгнул и как раз вовремя: от спички отпочковалось новое бревно. По размерам совершенно такое же, как и первое. В диаметре полметра, ровное, хоть стреляй, и гладкое, как кость.
В замешательстве смотрел Охломоныч на размножение спички. И по мере того, как росла куча бревен, росло и его изумление. Перед его немигающими, отрешенными глазами совершалось то, чего не могло быть в принципе. Другими словами — чудо.
Когда же процесс деления завершился, незнакомец сел на последнее, сотое, еще теплое, сладко пахнущее сандалом бревно и похлопал ладонью по его идеально гладкой поверхности, приглашая Тритона Охломоныча побеседовать.
Охломоныч присел и поелозил, ощущая ягодицами материальность и плотность бревна, только что образовавшегося практически из ничего, из какой-то едва заметной для глаза несущественности. Все так же моросил теплый слепой дождь. Капли барабанили по золотисто-желтым бревнам, приятно пахло свежеспиленным деревом и дымящимися испарениями травами.
Бывают дни, когда на землю опускается небо и знакомые места на короткий срок делаются раем.
Охломоныч хотел спросить, отчего и как, в чем секрет, но не нашел слов и лишь сделал несколько неопределенных движений руками — то ли гитару нарисовал, то ли еще что.
— Сложное это дело, — все, однако, понял белоголовый, — объяснить что к чему, чтобы все стало ясно и при этом никто ничего не понял.
— Это козе понятно, — согласился Охломоныч хриплым от потрясения голосом. — Наука и техника. Секрет фирмы.
