— Ты мне таблеток каких-нибудь дай, пожален меня. Спаси. У меня Европа железо мое целовала. Стыдно мне, Аля. — Носом втягивает Алексей Иванович воздух, вроде заплакать хочет, борется с собой. — Когда мы из лагеря их ос-свободили, они мой танк целовали: французы, бельгийцы, итальянцы, англичане… даже американцы. Стыдно мне… гибнуть, Аля. Таблеток дай.
У Али полные слез глаза- Она подходит к Алексею Ивановичу, пальчики кладет ему на голову.
— Алексей Иванович… Я спасу вас. — Она идет к шкафчику с медикаментами, берет с полочки пирамидон. — Вот, Алексей Иванович, одну сейчас примете и каждый день, с утра, по одной таблетке.
Алексей Иванович запивает таблетку водой, кадык его страшно работает. Отдает Але стакан и поднимается.
— А теперь идите спать, — говорит Аля и провожает Алексея Ивановича до его крыльца, а сама идет со своей сумкой дальше.
Налево дорога пойдет на Лухтоново, направо — на Мызино. Аля сворачивает направо, идет к воротам крытого двора. Останавливается. Видит — в полумраке Михаил Васильевич Гульнов доит корову.
— Ты иди в дом, я сейчас управлюсь, — говорит он, но Аля не трогается с места, стоит, смотрит. — Иди к старухе, иди в дом.
Аля идет в дом. Лежит больная жена Михаила Васильевича. Аля садится у кровати, здоровается с больной, слушает пульс, градусник дает.
— Как чувствуете себя, теть Маш?
— Плохо, Аля.
— Придется, теть Маш, в Чамерево везти.
Тетя Маша стонет. Входит Михаил Васильевич.
— Дядя Миша, — говорит Аля, — надо тетю Машу в Чамерево везти.
— Ды ну, — тихо и грустно говорит дядя Миша. Он ставит доенку с молоком на лавку у входа в комнату, садится к столу, руки опустил, видно, что беда упала на его голову.
— Я уже не могу помочь, я же не все знаю, дядя Миша. Вот вернусь из Мызи-на, буду звонить Александре Васильевне, надо в больницу везти.
Молчат. Потом Аля говорит:
— Это вы, дядя Миша, заездили тетю Машу. Не жалеете своих жен.
— Ды ну, — сиротливо оправдывается Михаил Васильевич.
— Вы ведь пьете, они плачут от вас, а вы, небось, как выпили, так и характер показываете, кричать начинаете.
— Ды ну…
— Вот отвезем тетю Машу в больницу, что вы тут делать будете один?
Михаил Васильевич вздыхает:
— Тут самому хоть ложись, спасу пет — болит.
— Что болит?
— В спине и в боках, намочило дождем, просифонило, спасу нет. Вот пришел на полдень, корову подоил, а дальше спасу нет, не пойду на работу, лягу.
Дождем намочило. Просифонило. Это он Але так говорит. Про себя по-другому думает. Всю войну в плену провел Михаил Васильевич. Бежал сколько раз, и не удалось, били его и дальше угоняли. В лагере смерти побывал, повидал-натерпелся Михаил Васильевич. Чуть живой вернулся. Теперь вот наружу выходит лагерное.
