Мещеряков нажал кнопку звонка, в дверях показался адъютант.
— Ужин прикажите подать.
Адъютант вышел, Мещеряков поднялся из‑за стола, посмотрел на часы. Очевидно, прием был закончен. Букреев встал.
— Разрешите итти, товарищ контр–адмирал?
— Нет, нет, оставайтесь и вы, так сказать, на стакан чая. Моряки гостей голодными не отпускают.
Миловидная женщина ловкими движениями тонких рук расставила тарелки на столике, прозвенела ножами и вилками, откупорила бутылку вина. Открыв судки, она кивнула головой и смущенно ушла, чувствуя на себе взгляды мужчин.
— Да… Все мы люди грешные, — сказал Мещеряков после ее ухода.
Шагаев рассмеялся, за ним — Букреев и сам Мещеряков. Только Батраков сидел такой же серьезный, смотря на всех своими ясными глазами и не понимая причины смеха. Мещеряков потрепал его по плечу.
— Или в самом деле аскет, или тонко играешь…
— Я не понимаю, — Батраков покраснел, пожал плечами.
— Иосиф! Пьешь‑то хотя?
— Не пью, товарищ контр–адмирал. Если для компании и то очень немного.
— Скучный у вас будет заместитель по политической части, Букреев!
— Никак не приучу, — пошутил Шагаев, присаживаясь к столу вслед за Мещеряковым и любовно оглядывая пищу. — Начнем, пожалуй, с салатика. Прошу разрешения, Иван Сергеевич.
— Да, — Мещеряков замахал руками, — чтобы не забыть!
Он встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с морской фуражкой в руках.
— Вам, Николай Александрович. Как бы «посвящение в рыцари». Появиться перед моряками должны в этой фуражке обязательно. Ну‑ка, наденьте. В аккурат, как говорит мой шофер. Носите до славы. А она не за горами. Теперь выпьем за нового моряка, капитана Букреева.
Тщетно прождав до ночи Букреева и Батракова, задержавшихся у контр–адмирала, начальник штаба батальона Иван Васильевич Баштовой решил уйти домой. Оставив в штабе командира взвода связи лейтенанта Плескачева, Баштовой вышел на улицу.
Тучи расходились, и на проясневшем небе заблестели звезды. Потеплевший ветерок шевелил на деревьях листья. В темноте слышался их неумолчный, тонкий шелест. Казалось, тысячи бабочек, уцепившись за ветви деревьев, трепыхали крылышками.
Баштовой постоял под деревьями, прислушался к этому странному шуму и, расстегнув китель, пошел цомой по береговой дороге. Под ногами скрипела щебенка. Причудливые кусты боярышника представлялись совершенно недвижными, как скалы. На спуске Баштовой ускорил шаги, предвкушая домашний уют, самовар, диван, на котором можно растянуться и, закурив папироску, поболтать с женой о милых пустяках. «Как все же. быстро, — думал Баштовой, — женщина привыкает к роли жены и матери?» Ведь совсем недавно его жена была автоматчицей их батальона, сражалась вместе с мужчинами. В прошлом году, месяца за три до высадки куниковского десанта на Мысхако, Баштовой, взяв иод руку автоматчицу Олю, пошел с ней в Геленджикский загс и расписался в присутствии группы друзей, вооруженных с ног до головы. Здесь был и сам Куников, взявший с Баштовых слово «иметь его в виду», когда понадобится «крестный папаша».
