К своим | страница 20
— Тебе что, со мной плохо? — осторожно спрашивал мужской.
— Наоборот, — отвечал женский.
— Что наоборот?
— Очень хорошо.
— Давай спать?
— Спи, сирота казанская!
— Сама сирота! — Валера счастливо засмеялся.
Тишина.
И снова сон. В солнечных пятнах поляна под раскидистыми ветвями и женщина. Лицо ее смутно — то ли та, прежняя, то ли эта, Нина… А сын все так же пристально и строго смотрит, и в глазах его вопрос упрек, горечь, обида. И надежда…
Потом слышны рыдания.
— А что же ты плачешь?
— Потому что я не знаю, что будет дальше!
— У нас?
— И у нас тоже.
— Все будет хорошо. Все! И у нас. И У всех… Я постараюсь… Я очень постараюсь…
— Холодно… Прижми меня еще сильнее.
— Так теплее?
— Все равно холодно. Ой, как холодно… Я на юг, на солнце хочу… На юг. На юг! На юг…
— Не плачь… Я постараюсь…
— А почему у тебя голос дрожит?..
Записка на столе и голос Нины:
«Уехала домой. Прости, так будет лучше для тебя. Отдыхай, тебе надо отдохнуть. Ты кричишь во сне и все рвешься к своим. Поезжай. А я поехала к своим. Целую. Нина.»
Желтое такси, казавшееся серым под нарастающим дождем, подало длинный сигнал, а Валера все никак не мог проститься с теткой под бетонным навесом парадного.
— Ушла… пи до свиданья, ни спасибо. Эх, Валериан!..
— Ладно, теть Жень. Пока. Простудитесь.
— К Валентине-то будешь заезжать?
— Не знаю. На юге они.
Евгения Михайловна все еще держала Валерин плащ побелевшими от напряжения пальцами.
— Квитки от переводов не выкидывай, как я просила: иждивенство оформлять буду, обещали в собесе…
— Ну, пока… — снова заторопился Валера и обнял ее.
Она мелко, хлопотливо перекрестила его. И вдруг первый раз в жизни прильнула к нему. Он даже замер от непривычной ласки.
— Какой-то ты стал… — пыталась найти слова Евгения Михайловна, — задумавшийся… Задумчивый.
— Сам же торопился! — послышался голос водителя.
— Поговорим, тетя Жень. Мы еще обо всем поговорим! — кричал Валера уже на бегу, прикрывая от дождя плащом лицо.
А она стояла на крыльце, как старое каменное изваяние, постепенно теряя очертания в уплотняющемся потоке дождя.
— Она тебе тетка по отцовской или материнской линии? — спросил водитель, когда машина уже мчалась по Внуковскому шоссе.
— По общественной линии. — Валера сидел бледный. В себе.
Город кончался. Раздвигалась зелень летнего леса.
Валера вонзился к аэропортовскую толчею с неожиданным ожесточением. Все это броуново движение приехавших и отъезжающих с его потоками, ручейками, сумятицей вдруг показалось Валере враждебным.
