— Гнедой, — виновато сказал Грищук
— Безразлично, — строго сказал эскадронный. — Гнедой или вороной — все равно. Пристрелить. С жеребенком мы навродь цыганов будем.
А жеребенок подошел к нему и доверчиво ткнулся мордой в руки. И тогда эскадронный почти в голос закричал:
— А ежели командующий, что тогда? Придеть смотреть полк, а этот будет перед фронтом хвостом крутить… А? На нею Красную Армию стыд и позор. В разгар Гражданской войны и вдруг подобное распутство. Что, она с жеребенком в бой должна идти? — Он обернулся к бойцам. — Коноводам строгий приказ: жеребцов соблюдать отдельно.
Бойцы молчали.
Командарм вошел во двор лазарета. Внезапно совсем рядом, за густыми кустами акации, послышались голоса. Он невольно прислушался.
— Ну да, все вы так, мужики, говорите. На словах-то вы, как на гуслях, — недоверчиво говорил молодой и бойкий женский голос. — Вам бы только урвать и удрать. Знаем. Не в первый раз, ученые.
— Будьте без сомнения, Авдотья Семеновна, — с убеждением говорил сиплый голос, принадлежащий Суркову. — Пусть какой другой обманывает, а мое слово верное. Раз сказал, значит, точка. Ну, как? Значит, согласные?
Буденный усмехнулся, качнув головой, и толкнул дверь в дом.
Раненые спали и посапывали во сне. Женщина, шившая на машинке простыни, подняла голову.
— Здравствуй, Надюша, — сказал командарм. — Чем лечишь, товарищ начальник лазарета?
— Иодом, — ответила та, отбросив упавшие волосы. — Сема, ты мне муж или не муж?
— Муж, — ответил командарм.
— Семен Михалыч, — вдруг приподнялся с полу раненый. — Видать, вроде того, что остаемся мы?..
— Остаетесь, — ответил командарм.
Женщина отвернулась и вновь склонилась над машинкой.
— У ребят соображение — не отбиться нам… — сказал раненый.
— Не канючь, — недовольно ответил командарм. — Небось, не оставлю.
Раненый смолк. Женщина шила, не оборачиваясь. Командарм потоптался за ее спиной и сказал:
— Ну, я пошел…
— Иди, — ответила женщина. — Муж.
…Командарм шел через площадь. Бойцы у костра смолкли.
— Что не спите? — спросил Буденный.
— Перед боем и кони не спят, товарищ командарм, — ответил ему боец, — вздыхают да переступают.
Матвей потянул гармонь с тачанки.
— Командарм, — сказал он. — Поиграем песню.
— Поздно.
— Тю! — сказал Матвей. — Может, у кого эта ночка последняя, и ее проспать?.. Поиграем?
Буденный взял гармонь.
Задумчивое вступление пошло издалека. Потом тихо, приглушенными голосами поплыла над площадью кубанская песня.
— Звезда полей, — пел командарм, — звезда полей над отчим домом и матери моей печальная рука…
