Бойцы плакали навзрыд, а среди них — озирающиеся волками не сдавшие оружия преступники.
— Бандитов, убийц и провокаторов — разоружить!
Строй нарушился. Кто-то кинулся к лесу. Грянуло несколько выстрелов. Короткие схватки — и вооруженные люди оказались в руках бойцов.
— Да что смотреть! Кончай их на месте!
— К стенке!
— Опозорили!
— Не сметь! — грянул голос командарма. — Судить будет трибунал!
В наступившей тишине возник стремительный топот.
В яростном молчании развернулась лава особой бригады и встала шашками наголо, оцепив шеренгу провинившегося полка.
На плачущих бойцов смотрели пулеметы с тачанок.
— Боевые знамена, — сказал командарм, — останутся в штабе. Приказываю! В завтрашнем бою кровью смыть позор с ваших знамен, во имя дела революции. Взять оружие!
Но строй стоял, не шелохнувшись. Бойцы не верили своим ушам.
— Возьмите оружие… — устало сказал командарм.
Шеренги сломались. Бойцы спешно разбирали оружие и вновь становились в строй. Они застыли без команды и все как один смотрели на командарма, ожидая его слов.
Но он не смотрел на них. Он молча повернул коня.
И строй долго смотрел ему вслед.
— Эх, обидели человека, — сказал молодой конармеец.
…Командиры догнали Буденного у самого города. Ехали молча. Командарм был мрачен.
— Эти махновцы еще себя покажут, — проговорил Бахтуров.
— Командир полка виноват! — горячо заговорил Городовиков. — С бойцами не беседует, на дневках в отдельную избу идет! Покой ему нужен! А что у бойца на душе?..
— Судить будем всех, кто опозорил знамя Первой Конной! — сказал Бахтуров.
— Не выноси сор, — сказал Апанасенко. — Врагу на руку.
— Честно признать ошибки, — сказал Бахтуров, — значит, укрепить наши ряды. А скрыть — ослабить. Вранье всегда на руку врагу, а для бойцов сомнения. Врут и правду прячут от бессилья. Нам это ни к чему!
Командарм ехал молча.
— Зря рисковал, Семен Михалыч, — сказал Апанасенко. — Один перед бандюгами… Могли стрельнуть.
— Хиба тебя спрашивают? — взорвался виновато молчавший Маслак. — Помолчи!
На плацу шли занятия по конной подготовке. На рубку расставленной лозы заходил красноармеец в буденовке. Сидел он неумело, конь шел боком, упрямился, шашка в руке бойца беспомощно и вяло моталась из стороны в сторону.
Буденный остановился и стал смотреть.
На первой же лозе всадник выронил шашку и, потеряв равновесие, повис на шее лошади.
Буденный подъехал ближе.
Построенный взвод и командир угрюма смотрели на потупившегося красноармейца.
— Замучил меня конь, — сказал он. — Я и так, и эдак…
