Брэдли покачал головой:
— По моему опыту, доверять можно только себе.
— Так попробуй еще раз.
— Не могу.
— Почему?
Невыносимая женщина.
— Ты на самом деле хочешь знать?
— Хочу.
— Отлично. — Его голос эхом отозвался среди скал и пещер.
А потом он рассказал ей все — о бросившем его беременную мать отце, о безразличии матери, о том дне, когда она решила, что с ним слишком трудно, о множестве домов, где он жил, о том, как его выставляли за дверь просто потому, что так легче. Прозвучали даже имена, даты, места. Он рассказывал ей об одном разочаровании за другим.
Только спустя какое-то время он понял, что она положила ему на локоть руку, предлагая свою поддержку.
— Ты когда-нибудь встречался с ней? С твоей мамой?
— Я как-то раз хотел ее найти. Когда мне было двадцать с небольшим. У меня были деньги, недвижимость, я доказал себе, что чего-то стою. И мне было нужно увидеть ее.
Ханна склонила голову ему на плечо. Другие на ее месте смутились бы и попытались сменить тему, но она слушала не прерывая. Он принял ее участие, не чувствуя вины, и не хотел отстраняться.
— Я написал ей. Она ответила. Мы договорились встретиться в ресторане. Я увидел ее через окно, но она не стала заходить. Даже к двери не подошла. Просто растворилась в толпе. Больше я ее не видел. — Он был готов к боли, которую постоянно приносило это воспоминание, но вместо этого почувствовал только слабый отголосок печали.
Они сидели так некоторое время. Где-то высоко одинокий орел парил в ярко-голубом небе.
— Я знаю, дело было не во мне, — сказал он. — Как бы я ни старался, каких бы успехов ни достиг, этого было недостаточно.
А потом Ханна улыбнулась:
— Значит, ты не пел в расческу своей матери? Я ошиблась?
И он расхохотался. Громко. Остатки напряжения как рукой сняло.
— Нет, такого не помню.
Она убрала руку, и неожиданно — учитывая, сколько на нем было одежды, — ему стало холодно.
Она закрыла лицо руками:
— Господи, я себя чувствую полной дурой, что ныла о том, какая плохая мать Вирджиния. Она хотя бы пыталась. Почему ты мне не сказал заткнуться и прекратить жалеть себя?
Почему? Потому что он никому никогда не рассказывал. Потому что не хотел показывать свою слабость. Потому что она тоже имела право обижаться на свою мать.
— Спасибо. — Ханна улыбнулась ему и толкнула его плечом.
— За что?
Она пожала плечами.
Желание поцеловать ее было слишком велико. Брэдли хотелось снять с нее шапочку и пробежаться пальцами по волосам, коснуться пальцами ее мягких губ, проследить их линию языком, уложить ее на мох и заниматься с ней любовью до заката…
