— Вряд ли.
Марии казалось, что ослепительный, яркий свет бьет ей в глаза отовсюду. Несомненно, это был допрос. Пусть и вели его дружелюбным голосом, он от этого не становился менее безобидным. К тому же она никак не могла понять, чего от нее сейчас добиваются. Все, о чем она знала, занесено в анкету.
— Если бы тех парней прислал Роланд, — тихо произнесла она, — они бы мне хоть как-то об этом намекнули. Мы ждали от него известий. А эти просто вошли к нам в дом и вели себя так, словно они — хозяева в городе. Наверно, они и были хозяевами.
— Как вас понимать?
— Они потребовали еду. В подвале заброшенного дома мы один раз наткнулись на консервы и картошку и принесли их домой. Мы обязаны были прислуживать им за столом. И еще они переходили на шепот, когда что-то обсуждали друг с другом. Мы приняли их за агентов. Впрочем, точно мы этого не знали, да нам и было-то все равно. Мы хотели одного — никому не мешать и не вызывать подозрений. Потом, когда уже появились строители и принялись сносить дома, эти двое дали нам денег, ведь мы постоянно кормили их. Только позже, на улице, я заметила, что нам дали много денег. Слишком много. Мы испугались, что нас обвинят в воровстве. Вот я и вернулась, чтобы отдать назад часть денег. А когда вошла в нашу старую квартиру, они уже лежали мертвые. Прораб, руководивший сносом домов, стал выяснять, как меня зовут, хотя раньше просто не замечал. Потом он запер меня в бытовке, а через какое-то время велел выпустить, сказав, что все в порядке. И если трупы лежат лицом вниз, все равно это не основание для подозрений.
— Странно, правда?
— Что странно?
— Я говорю, странно, что ваш муж больше не объявлялся.
Мария не знала, как отвечать дальше. Записку без обращения и подписи, которую она получила через несколько часов после переезда на новую квартиру, возможно, прислал Роланд. В любом случае, его рукой был написан и ее новый адрес, и короткий совет, куда обратиться, чтобы получить работу. С другой стороны, откуда он так быстро узнал, что они переехали? И потом, совершенно официальный тон. Это было странно, и Тереза сказала, что совести у него нет, но Мария никому не разрешала говорить о Роланде плохо.
В эту минуту зазвонил телефон. Бригадефюрер снял трубку, назвал себя и долгое время не произносил ничего, кроме «да» и «нет». В конце разговора он сказал: «Не вижу никаких затруднений», повесил трубку, раскрыл папку с делом и стал что-то записывать. Казалось, он совершенно забыл о существовании Марии, и она была рада, что допрос прервался столь неожиданным образом. Она смотрела на стену за спиной бригадефюрера, белую и пустую, украшенную только гербом города: два черных лебедя с широко раскрытыми красными клювами и переплетенными шеями на белом фоне в красном обрамлении.
