— Чепуха. Ваше лицо трудно запомнить, вы двигаетесь неприметно, живете замкнуто, как меня информировали, а главное — вы приезжая. Никто вас не знает, и вы не знаете никого, как показал ваш тест. Кстати, совершенно замечательный результат. Короче говоря, быть неприметной — ваша основная обязанность. Противник должен думать, что он в безопасности. Никто ничего не должен знать. И в один прекрасный день мы начинаем действовать. Государство обеспечивает порядок, дает людям деньги, и вдруг появляется кучка сумасшедших, которые хотят отнять у нас плоды нашего труда. Но мы умеем постоять за себя.
Мария проводила взглядом муху, облетевшую вокруг люстры и опустившуюся на стену над шкафами с деловыми бумагами.
— Да, — сказала она. — Они убивают среди бела дня. Я сама их видела.
— Что вы имеете в виду?
— Тот случай в Садовом переулке, четыре. Преступники маскировались под строительных рабочих. Мы обнаружили два трупа, записку с адресом новой квартиры, — мы действительно туда переехали, — и еще: нам потом позвонили. Сказали, чтобы мы помалкивали, вот только не объяснили о чем.
Муха жужжала над головой бригадефюрера. Он попытался поймать ее, но промахнулся.
— Садовый переулок, — повторил он протяжно, — да, точно. В анкете вы указали свой прежний адрес. Продолжайте.
— Меня уверяли, что это был разрыв сердца. У двадцатилетних-то парней, да еще одновременно!?
— Я не о том. Вы знали убитых? В протоколе вы не назвали их имен.
— Они нам не представились.
— А вашим друзьям, Джону и Терезе Мальбот, их имена известны?
Мария скрестила руки на груди.
— Эти молодые люди взялись неизвестно откуда. За месяц до этого мы вселились в дом, предназначенный к сносу, не спросив ни у кого разрешения. И когда эти двое объявились, мы промолчали, потому что были рады, что и нас никто ни о чем не расспрашивает. Мы беженцы, у нас нет паспортов и вида на жительство. На Севере люди говорили, что таких, как мы, либо сажают в лагерь, либо высылают обратно.
— Ложь от начала до конца. Забудьте об этом. Никаких лагерей не существует. Вражеская пропаганда. — Бригадефюрер откинулся в кресле и пристально взглянул на Марию. — Ваш муж мог их знать?
— Роланд? Его тогда уже не было с нами. На третий или четвертый день после того, как мы добрались до города, он отвел детей в приют, чтобы хоть Изабелла и Пьер были устроены как следует. Сам он собирался искать работу в городе. С тех пор мы его больше не видели.
— Эти двое могли быть от него.
