— Можно позвонить коменданту. У него есть телефон, — сказала Мария.
— Конечно, конечно. Вы знаете номер?
— Нет, — сказала Мария.
— Тогда назовите фамилию коменданта. Мы справимся по телефонной книге.
— Я… Я не знаю, как его зовут.
Принесли еду.
— Не страшно, — сказала монахиня. Она была совсем молодая и очень терпеливая. — Подождем, пока объявят по радио. Вы проголодались?
Мария покачала головой, но монахиня сказала, что ей будет полезно съесть хотя бы немножко яблочного повидла, и принялась кормить ее с ложечки.
— А теперь чай.
Мария послушно глотала чай.
— Когда за вами придет муж, у вас должны быть розовые щеки, чтобы он не испугался.
Мария отвернула голову.
— Мой муж нас бросил.
— Вот как. — У монахини было такое лицо, словно она хотела сказать: «Как хорошо, что со мной такого случиться не может».
Пришел уже знакомый Марии врач и спросил:
— Как дела? — В комнате стемнело, и врач включил верхний свет. Когда он заметил, что свет слепит Марии глаза, он снова выключил его и присел на край кровати. — Вы не находите, что полумрак иногда очень приятен?
Вместо ответа Мария сказала, что по-прежнему не помнит, как попала в район предместий.
— Может, вы просто боитесь это вспомнить?
Мария взглянула на его руки, спокойные, узкие и очень белые.
— Вы сейчас говорите так, как Георге, — сказала она.
— Кто такой Георге?
— Наш деревенский врач. Старый, усталый, неприметный. Противозачаточные таблетки, роды, детские болезни и таблетки от головной боли, — вот чем он занимался, но однажды вдруг начал выступать против Чужаков, — почему, никто не мог взять в толк. Он мог просто уйти на пенсию и жить себе спокойно, но он остался, потому что на многие мили вокруг других врачей не было. В нашей округе, видите ли, было очень мало врачей и лишь одна больница.
— Он вам нравился?
— Он приносил нам книги. Он говорил: единственное, чего нельзя отнять у человека, это то, что у него в голове. Он называл свои книги третьим миром. Я никогда его толком не понимала, пожалуй, только в конце. Да, только в конце.
— В конце чего?
— Он повесился, — тихо сказала Мария.
— И тогда вы поняли?
В комнате теперь было совсем тихо. Из сада и коридора не доносилось ни звука, и в этой тишине от смерти Георге веяло холодом.
— Сначала он был за Чужаков, — произнесла Мария после долгого молчания. — Я не знаю, во что он верил, в любом случае он был полностью на их стороне. Потом, вероятно, что-то произошло. Он написал нам прощальное письмо: «Существует такое состояние, которое возвышается над всем в жизни. Я не могу дать ему имени, поскольку переживаю его только сейчас, а времени, чтобы осмыслить его с некоторой дистанции, у меня не осталось. У меня никогда не доставало мужества противостоять произволу. Теперь мое тело стало слишком немощным, чтобы сопротивляться». — Он писал о себе как о человеке, который лишен достоинства и хотел снова его обрести.
