Вырванные страницы | страница 5
Но надо же, и тучи захотели собраться, такие же тяжелые, мрачные на вид, но эфемерные по сути, как и припозднившиеся мысли о тебе. Они-то могут выжать гром, разразиться еще холодными, незрелыми дождями, не стыдясь исполнения, аккомпанировать голосу грома. А что прикажешь делать мне, спустя зря потерянное?
В нашей почти недействительной, точно первый набросок, жизни, обреталось другое качество. Все казалось верным, единственно возможным, несуществующим в иных решениях. Знал точно, видел ясно, ибо отсутствовала сама нужда строить догадки, анализировать и искать ответы — близость не ставила вопросов. Так естественно ты проявлялась, безусловно была рядом, так бережно оставила меня наедине.
Я, конечно, готов обождать, и даже согласен не раз пережить такую сильную, важную грозу. Да, пожалуй, мне нужно иное время, то, что не спущу, что истрачу на трудную, но благодарную работу с собой, что пойдет на пользу тебе. Дорогая, приглядись: только начали, будь добра, еще придется придумывать финал, нас достойный. Сейчас, за густой, лиловатой пеной сырого вечера, поодиночке, в разных домах и на разных высотах, мы с тобой, тем не менее, одно. Кто покидает этот город без причины, тот всегда за ней вернется, окончательному разрыву, как и минутному единенью, нужен повод. И если хочешь, я найду его для тебя, когда ты вернешься.
261
Пленен когда-то легкостью разлук,Я их предпочитал, рубя узлы и сети.Давид Самойлов.
Я хотел бы не помнить тебя. Жить нынешние тридцать с одним, перебирая их, точно четки: гладкие, теплые, приятные прикосновением, привычные своей бесхитростностью. Закрывать усталые глаза, так много видавшие и еще более пустившие по миру, закрывать без предсказанного свидания с твоими чертами, без оправданного ожидания боли безвкусной, сильной, выносимой. Дышать бы мне не нарочито глубоко, прогоняя вдох по легким сосредоточенно и умело, как если дыхание не врожденная способность, а с трудом приобретенный и закрепленный навык. Да встречать иных женщин обреченным на выбор меж ними, с легкостью и пылом его верша, не забывая их подробностей, имен, обстоятельств. Быть человеком еще способным принять чужое благословение, дарованные не тобою, полупрозрачные, расплывчатые от счастья воспоминания с последующим переложением на ненайденные для этого слова.
Дождь не ведает об усталости, которые сутки идет куда хочет, шумит, подражая множеству рук в борьбе за свободу вне клетки. Ему б ведь тоже освободиться от пристрастных определений, навязанных разумом, ищущим всюду, эпитетов, необходимости оплакивать или обозначать. Холодная, всегда плотная, скользящая по стеклу сырость скрадывает даже табачный дым, не давая ему расползаться вверх, забирает взаймы резкость у видимого пространства, словно замыслив не возвращать изъятых подробностей после.