Алине. С нежностью и благодарностью.
Любовь травами не лечится.
Публий Овидий Назон.
СКЕРЦО
С первым же чутким осенним ветром схватываешь простуду, легкую, но почти неизлечимую из-за этой своей переносимости. Шмыгаешь лишь бесчувственным носом по утрам, догадываясь о пропущенных запахах прелых листьев, тяжелых духов и свежего асфальта, со страстью чихаешь днем, пугая сам себя и обнаглевших в конец голубей, смело и твердо шагающих по брошенным всеми переулкам, да устало вечерами лечишь спиртными чуть охрипшее горло. Отопления для дома, естественно, никто еще не пустил по божественно спланированным чугунным и прочим сосудам, им, всевластным, нет дела до чьей-то тонкой от природы кожи и полученной душевной хвори. В общем, тепло разве что кружке, где резвится в кипятке пакетик чая, а мне смешно и зябко ловить его за нитку. Вечер. Трудится, старательно кряхтя, стиральная машина, ей вторит возмущенный пустотой холодильник, жутковато позвякивают стекла, взбудораженные проезжающими машинами. Так будет впредь, даже если я вдруг не доживу до своих нежно-лиловых седин, увядших незабудок чьих-то ближних глаз и ежедневно тлеющей мудрости. Хоть бы как-то согреться.
Помню, однажды в подобном расстроенном первыми заморозками настроении действительности, она спросила о надежде. О той невзрачной травке предверия, что порой засоряет плодородные поля своими глупыми, бесполезными побегами, не давая земле покоя, выедая ее всю. Даже, кажется, что-то ей рассказал взахлеб, выстроил эффектную теорию, ведь любил, ходил нараспашку, без брони, без выбора, совсем перед ней смелый. После уже я сам так надеялся, что она не навсегда. Сколько выворачивал ночам карманы в поисках ее, угрожал конечной расправой каждому дню, сам умирая случайно слетевшей с ее костра искрой, ослепительно полыхал, сгорая зазря. Как и всякий еще живой, теребил нервно засаленную колоду эмоций, искал тот единственный расклад, что меня угомонит, сбережет. Но тема спешила за темой, как в той дрожащей сонате, слово набрасывалось на слово, чувства с наслаждением пытали друг друга. Пока еще ловлю рассеянные волны той чистой, стремящейся к бесконечности печали, сколько б ни глушили их повторяющиеся разговоры, творческие порывы, случайные связи, сверкающие победы, недосчитанные радости. И попробуй-ка, не замечай, как забываются врожденные навыки быть и счастливым, дышать чем-то кроме свинца и боли, видеть дальше затертого отчаянья.