– Ну, у них такой возраст. Еве пять. Дашке – девятнадцать.
Всегда «такой» возраст. Возраст культурного пространства. Или жизнь пространства некультурного. Джакузи – это хорошо. Когда не саркофагом. Мечты – это вообще отлично. Когда прёшь к ним, как танк, невзирая на неудачи. Успех складывается из множества попыток. Из такого множества, что попытки начинают казаться бессмысленной пыткой. А когда «папа не помог» – это не мечта. Это так, выпендрёж неракурсной головы на обычной такой капители. Иногда лучше честно признать, что твоё – это кувшин с яблоками. Кабриолет и маленькая собачка. И развевающийся шарф. От дяди. Потому что на свой кабриолет, свою маленькую собачку и свой развевающийся шарф надо вламывать. А не выламываться.
Тётя Надя достаёт альбомы. Смотрим старые фотографии – мы такие смешные. Господи, почему детям разрешали выходить замуж?! Каким взрослым мне казался мой первый недолгий муж. Кажется, ему было двадцать девять? Нет, я, конечно, – совсем ясли. Но и он – реально пацан.
Нас сгибает от хохота. На полные, набитые картофельниками, варениками, хитромудрыми баклажанами, вкуснейшими куриными отбивными и прочим безумно вкусным от Таньки и тёти Нади животы – нас сгибает от хохота. Это совсем нетрудно.
Тётя Надя ворчит на какие-то – принесённые мною – дурацкие пирожные. Они дурацкие, но красивые. Тётя Надя ворчит, что легче приготовить самой. За такие-то деньги! Блин! Я как распоследняя тупица не отодрала ценники. В Одессе ценники клеят насмерть.
Тут, где всё чуть-чуть не так – а у кого совсем так? – тут всё легко и приятно. Воспоминания об учителях, об одноклассниках, о бывших – чьих-то нынешних – мужьях.
– Ты скотина! Я позже всех вышла замуж! У всех свидетельницей побывала. Всех вас выдала – и позже всех вышла! А ты!.. Ты написала!.. Я думала, ты меня любила, а ты!..
– Я не любила. Я тебя люблю.
Всё ещё хлопочет тётя Надя. Но уже больше о внучках. Мы с Танькой всё ещё хохочем о былом и всерьёз говорим о настоящем. Но всё тише улица. Всё плотнее ночь. И мне уже пора, хотя видит бог, как мне тут хорошо. С Танькой и тётей Надей. А все эти бывшие мужья, дети… Это другие люди. Не мои. И никогда моими не станут. Если только сами не захотят. А эти – не захотят. В них даже любопытства нет. Что это за дети такие, нелюбопытные?! Старшая, Даша, вернувшаяся достаточно поздно, не желает со мной знакомиться дальше отстранённого «здравствуйте». Я бы тут же шлёпнулась на уголок дивана и застыла там мышкой, впитывая, в том числе мамину, чёрт возьми, жизнь!
