– Выпьешь с нами вина? – спрашивает её Танька.
– Нет.
И уходит, слегка выламываясь. Я бы на её месте обязательно выпила. Из любопытства. Или из вежливости. Как минимум. Ну что ж… Жизнь или выровняет. Или поломает.
Свои дети всегда исключительные. Все дети – исключительные. Если бы ещё родители, потакая массовому неисключительному в своих исключительных детях, не портили им карму…
– А гитара?
– А гитару оставим на следующий раз. И, возможно, я даже напишу песню.
– О нас?
– Пока не знаю. Тань, мне пора.
Я целую тётю Надю. Как это прекрасно, когда есть женщины, умеющие обнимать и целовать. Женщины, умеющие отогревать тебя, взрослую, циничную от всего наносного. От тех самых штанов, в которых не пускают в храмы. Пусть они будут, эти женщины, готовые принять нас одетыми неправильно и обнажить нашу истинную суть. Нежно. Ласково. И даже ворча. Не воспитывать, а принимать. И принимая – воспитывать. Пусть она будет в этом городе, тётя Надя. Женщина, помнящая, что я люблю картофельники. Мать моей лучшей школьной подруги.
Они вдвоём машут мне вслед с балкона. Танька чуть картинно курит. Тётя Надя демонстративно отмахивается от дыма Танькиной сигареты и украдкой промокает слезу. Я машу им и больше не оглядываюсь. Глубокая ночь. Я иду вниз, на Пушкинскую.
Ночь густа, как в разгар лета, несмотря на октябрь. Я спускаюсь на Пушкинскую. Захожу в круглосуточную лавку-подвальчик, оснащённую в умат бухой, но до звёзд доброжелательной, раздолбаистой бабёнкой примерно моего возраста. Она суха и морщиниста сверх всякой меры. И, скорее всего, не слишком счастлива в том, что у них принято называть «личной жизнью». Но и не слишком несчастна. Потому что вообще об этом не думает. Я покупаю у неё бутылку текилы. И желаю счастья. И она мне желает того же. Совершенно искренне. Текущее её состояние сознания неискренности не предполагает.
Я кидаю фуфырь с золотой кактусовой самогонкой на дно моей брендовой сумы. И медленно иду, бессмысленно улыбаясь, по ночной Пушкинской. Почти никого нет. Только огромные платаны. Выдержанные со вкусом платаны. С безупречным вкусом. Позавчера я зашла в одну из пафосных обувных лавок на этой самой Пушкинской. И нашла безупречную пару ботинок. В бежевато-коричневато-салатовой гамме. Я схватилась за них, как утопающий хватается за спасательный круг – с надеждой.
– Последняя коллекция! – высокомерно объявила куда-то мимо меня продавщица бутика патетических лаптей. И с придыханием озвучила авторство.
