Я бережно подношу ложку к лицу, сам себя причащая. Сейчас я стану блаженным. Не дрожи, рука, не дрожи. Не скули, левая нога. Что с тобой, глупая? Тебя вдохновляет эта квартира? Ты хочешь гулять по этим чертогам, топтать бескрайние ковры, лежать на чудо-диванах? Да, храпы и скрипы Буха опротивели. Как и сам он, зануда с мячом. Еще один курс, а потом? Таганрог, вонь мутных азовских вод, непобедимые блины, Перун и Ярило под окнами, и Вечность. Мой переулок. Как страшно жить!
— А ты не бойся!
В кухонные врата ступает высокий человек, командор в алом шелковом халате. Он держит трубку и ведет разговор, не замечая нас:
— Не бойся! Пиши еще главу, приходи ко мне, я посмотрю, дам советы. Когда? Давай завтра вечером. Жена с дочкой пойдут в театр, нам никто не будет мешать. Все, договорились. Целу… — он наконец различает за круглым столом меня и Хташу. — Эээ, до свидания. Ауфвидерзейн.
Кладет трубку на стол, опирается на него (стол ахает). Смотрит на меня взглядом палача. Я застываю с ложкой, харчо дрожит в руке. Плеснуть бы этим харчо в лицо командора, чтоб завыл, чтоб по полу катался. А потом взять бы саблю (я видел в гостиной ее, на стене), порубать на куски всю эту квартиру и кричать сладострастно: «Врешь, не возьмешь! Я за сыр не продамся!»
— Папа! — улыбается Хташа. — Это мой однокурсник. Он…
— А мы прекрасно знакомы! — перебивает ее профессор Бурново.
Ложка не выдерживает и падает в обморок, одарив мои колени пылким харчо.
Как славно скользит сюжет, будто все это уже было. Да, Бенки, нужны и такие ходы, дерзкие и простые. С виду комедия, а присмотришься — драма. Или наоборот? Надо героя помучить, пусть потеряется в жанре, несчастный, и пусть знает, что автор безжалостен. Пусть сражается сам, голыми ручками, ажурной ложкой. Нет, ребята, пулемет я вам не дам.
Через тридцать восемь минут я, наряженный, как Петрушка, в широкие спортивные шаровары Бурново, вдыхаю ароматы сыров, что Роза преподнесла на обильном блюде. Потею, не смею дотронуться. Бурново сидит напротив нас с Хташей, наливает в искристую рюмку водку из морозной бутылки.
— Папа, ты уже третью пьешь! — Хташа скорбит. — Утебя сердце!
— Сердцу водка только помогает! — Он выпивает, сладко чавкает и ставит на стол рюмку с праздничным стуком. — Так что же, молодой человек, вы все же намерены взяться за ум?
Хташа мягким тапком наступает на мою левую ногу, передает под столом мольбу: соглашайся, и будешь тут счастлив.
— Вы знаете, профессор, мне так нравится ваша огромная квартира, ваши сыры, ваша сабля в прихожей, ваши гипсовые бюсты на книжных полках, ваша стиральная машина, которая сейчас облизывает пеной мои штанишки, ваша пышная Роза и все другие цветы, что я возьмусь за ум, возьмусь за жалкие сиськи вашей дочери, лишь бы не возвращаться отсюда к Буху и его Брунгильде.
