В лаборатории он дал самый мощный разряд К-излучения.
В глубине веков крестоносцы наотмашь рубили головы сарацинам. Джордано Бруно мучался на костре. Наполеон приказывал в Москве вешать поджигателей. Солдаты с искаженными от газового удушья лицами падали в грязь под Верденом. В мюнхенской пивной несостоявшийся художник истошно кричал о «своей борьбе».
…Внутри «К-1» что-то вспыхнуло и экраны погасли. Гул затих. Анатолий Тимофеевич понял, что его изобретение, не выдержав напряжения, сломалось. По всей Дубне погас свет.
Анатолий Тимофеевич вышел из Лабораторного корпуса. Доцент Иванов сидел на лавочке с бутылкой пива и мычал что-то про Мурку и ее наган. Увидев профессора, он усмехнулся:
— А что если нам по американцам атомной бомбой жахнуть, а? Чтоб знали, гады, кузькину мать!
Анатолий Тимофеевич молча прошел мимо. На улице Революции, которая в другой истории была Заречной, Анатолий Тимофеевич вдруг услышал звон велосипеда. Да, это мчалась Катуар. Та, ради которой безумный профессор исказил всю мировую историю.
И все свершилось. Катуар притормозила около усталого профессора. Поставила ножку в застиранном носке на грязный тротуар. Повеяло духами «Красная Москва». Девушка посмотрела на изможденное лицо Анатолия Тимофеевича и спросила:
— Чего, отец, нехорошо тебе?
Мечта Анатолия Тимофеевича сбылась. Он победил.
— Мне хорошо, — он снял очки. — Теперь уже хорошо…
— Энде, Птица! Конец!
Катуар вытирает глаза лапкой Лягарпа.
— Спасибо, Марк. Спасибо, песок.
— Видишь — никого не убил в финале.
— Грустно. Всех жалко. — Катуар берет Лягарпа как младенца, укачивает. — Ты очень хороший, Марк. Очень чистый. Молчи! Я знаю.
ЗТМ.
— В общем, он снимает порнофильмы, — Требьенов смотрит на меня строго, ему не до шуток — Но нет хороших сценарных идей. — Я ведь вас правильно понял, Велимир Велимирович?
Господин вида учителя физики, в очках и аккуратными сединами, кивает:
— Совершенно нет. А я не хочу снимать убогие сюжеты, которые мне предлагают. Сильвер сказал — вы можете помочь. Денег у нас не так много, но как бы побольше, чем ваша стипендия.
ТИТР: ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ДО КАТУАР.
— Я не получаю стипендию, — отвечаю.
— Тем более вам это может быть интересно! А почему не получаете?
Требьенов останавливает меня жестом ласкового регулировщика (сам скажу!):
— Одна досадная тройка в сессии, Велимир Велимирович.
— А, понятно… Кстати, можете меня звать просто Мир Мирыч.
Требьенов послушно кивает и тихо поясняет мне:
