— Пожалуйста, не понимать, — говорит она. Bitte, verstehen nicht. Она гримасничает, изображая муку недотыкомки, а я мучаюсь вместе с ней.
Прежде отступал, но мне сказали, что это неверный подход к домашнему персоналу, и теперь я стараюсь быть настойчивым — когда не получается словами, перехожу на жесты, Отилия неохотно соглашается, к ней возвращаются понимательные способности, притушивая ненадолго искорки в глазах. Не все ж Отилии театр.
Она, может, и не хитрит, а только такой кажется. Я, например, выгляжу хитрей, чем есть на самом деле. «А он хи-итрый», — тянула как-то пожилая женщина, с дочерью которой мы давным-давно играли во влюбленность. Я был, к счастью, незавидный жених, подруга предпочла другого. «К лучшему», — наверняка выдохнула тогда ее мать, а спустя лет десять все глазами в мою сторону искрила. «А он хи-итрый».
Детей у Отилии целая куча. Не то трое, не то четверо — никак не могу запомнить. Сын вроде бы есть, инженер. Дочери. И все, кажется, взрослые. Однажды она приходила с молодой женщиной — смуглой, похожей на цыганку. Та посверкивала глазами, льстиво улыбалась. Не понравилась. То, что у матери выглядит комедией положений, у ее дочери было похоже на начало длинной и сложной драмы, в конце которой весь табор отчаливает в небо.
А другая ее дочь, должно быть, выдающаяся красавица.
— Италия. Моя большая. Модель. Учится. Много работать надо. Дорого, — говорила Отилия, а в глазах ее проявился горделивый блеск, а бровки еще выше вознеслись, и повела она круглым плечиком, которое для таких действий не особенно предназначено, и оттого выглядело движение и смешным, и трогательным. Будто ожила фарфоровая кошка.
А на днях вошла и засияла. Пальто на ней было золотое, в шуршащих завитушках, воланах и волнах, которые я с удовольствием назвал бы фижмами, если бы не знал, что это такое.
— Шить, много шить. Сама. Красиво, — сообщила она.
Я признал, что лепота и роскошь, а она одарила меня милостивой улыбкой.
Сиятельный облик не потускнел, даже когда она пальто сняла и облачилась в рабочую униформу — халат и тапочки.
Отилия исполняла свой поломойский театр, а я думал: вот она, немолодая мать моделей и инженеров, живет одна в чужом городе, в стране, язык которой знает только понаслышке; моет полы у чужих людей, хотя могла бы жить дома и счастливо шить себе золоченые фижмы. Быть главной героиней своего театра — примадонной, а не служанкой, как бы ни была она похожа на субретку.
