Это была семья Семена — рабочего с кокандского хлопкоочистительного завода Гани-байбачи.
На заводе Гани-байбачи Семен работал машинистом «джина» — с месячным окладом в двадцать семь рублей. Женат он был лет двадцать пять, рождалось у них за это время двое детей — да померли, и муж с женой жили бездетно и скудно. Заработок их с трудом покрывал ежедневные расходы. Как-то жена Семена тоже нанялась на сезон для починки мешков на заводе, но свалившаяся кипа хлопка повредила ей ногу, и с тех пор вся тяжесть заработков легла на плечи Семена.
Ежедневно Семен как уходил на работу в семь утра, так возвращался домой около часа ночи. Проходя в ту, памятную ночь, мимо западной оконечности кирпичного моста, он услышал какие-то шорохи. Пригляделся внимательней — что-то темнеет в уголке. Не спуская глаз с этой тени, скрутил махорку. Чиркнул спичкой и, посвечивая его, направился к тени, пригнулся.
Ребенок!
Зажег еще одну спичку, всмотрелся в лицо.
Маленькая девочка!
Попробовал потормошить — не проснулась.
Семен надолго задумался — что бы могло привести сюда ребенка, особенно малолетнюю девочку? Ему представилось: покуда эта крошка, не находя приюта, голодная и холодная, валяется здесь, там, в гостиных богачей, звучат пиршественные песни, в развратном воздухе роскошных ресторанов звенит золото, рассыпается кокетливый смех расфранченных красоток, — и его передернуло, словно вздохнул гниловатый душок из цветника молодых кутил. Семен смотрел на девочку с состраданьем, смотрел даже с нежностью. В Семене просыпались несказанно сладостные отцовские чувства, которыми он оделял своих детей, пока те были живы, и которые увяли со смертью детей и стали постепенно забываться. Подлинно отцовские чувства к Нетай охватили его целиком. Он осторожно поднял девочку — и понес домой.
Жена его поначалу была раздосадована тем, что муж среди ночи явился с нежданным «дорогим гостем». Корила липшим грузом для семейного бюджета. Пыталась втолковать мужу, что девочка — мусульманка, и потому все едино, подросши, не станет как своя. Лишь твердость Семена в своих убеждениях смогла утихомирить жену. Дело не в русских, мусульманах, а надо суметь ее воспитать. «Всяк жеребёнок свой родничок хвалит, сумеем воспитать — почище своей вырастет», — тем и убедил жену. И жена его («русоволосая женщина») с того момента взглянула на Нетай чисто по-матерински и облекла ее своей заботой.
Беспризорная Нетай с того дня, как приняла первый стакан чаю из рук новообретенной матери, стала Наташей — членом новой любящей семьи. Семен начал воспитывать Наташу как свою дочь. Нетай тоже в скором времени привыкла к обычаям и привычкам новых родителей, прежние языковые недоразумения постепенно исчезали и утверждалось полное согласие. Ее молодой и гибкий, как прутик, разум быстро вбирал в себя все новое. Не прошло и девяти месяцев, как Нетай начала довольно сносно говорить по-русски. Папа Семен отвел ее в русско-туземную школу и записал как Наташу Семенову. Так, воспитываясь в школе и дома, она подрастала.
