— Да нет… Вот тут, — мальчик ткнул указкой, — тут воздух сжимается, а оттуда, сверху, льется солярка, и все разгорается…
— Не льется, а сильно впрыскивается. Но вообще правильно. А дальше?
— Дальше я не знаю.
— Понятно… — удрученно сказал Самади. — Чего ж ты рвался к доске?
— Да он просто не может сидеть на месте! — подал голос Бабур.
— Почему?
— Тоже пострадавший. Дядя Хасан, табунщик наш, его колючками угостил.
— Колючками? — удивился Самади.
— Ага, — кивнул Бабур. — Да он сам виноват. Ему кричат: «Полундра! Прыгай!», а он висит на ветке и боится… Трус! Вот и попался. А еще летчиком хочет стать.
— Азимов опозорил наш класс, — сказала девочка-всезнайка. — Он полез воровать чужое добро.
— Это правда, Ахмад?
Тот молча кивнул.
— Садись. Кто получше ответит? Махмудова?
И Махмудова, выйдя к доске, ответила бодро, чеканно, словно перед нею лежала раскрытая книга. Самади слушал ее, ему почему-то было неприятно и скучно, что она так правильно отвечает…
…На перемене в классе остались только Ахмад и Улугбек, который, видимо, опекал маленького и тщедушного приятеля.
— Ахмад, у вас же есть свой сад… — начал Самади.
Мальчик кивнул.
— У них черешня поздняя, — объяснил Улугбек.
— Ну, понятно, — сказал Самади. — Ну, поздно они зреют, понятно, но нельзя же, нехорошо это… Зачем именно к дяде Хасану?
— У него черешня ранняя, — еще раз объяснил Улугбек.
Учитель вздохнул:
— Там же стены высокие.
— Но арык есть под стеной, — возразил Улугбек. — Мы всегда через арык лазим…
— Значит, и ты тоже, Улугбек? — Самади повернулся к Ахмаду: — А прыгнуть… побоялся?
Мальчик опустил голову.
— Идите. Если вам захочется черешни, приходите ко мне, у меня тоже ранние сорта.
Ребята вышли из класса не совсем уверенно, озираясь, — уж не пошутил ли над ними Самади, отпустив их без назидания.
Самади вышел из школьных ворот. По улице катил, тарахтя, трактор. Разбежались куры. Ускакали в сторону ослики, только один, самый миниатюрный, остался лежать посреди улицы. Трактор обогнул его и проехал, подняв облако пыли. Самади закашлялся. И тут…
Тут ему послышался топот коней. Сквозь плотную завесу пыли возникла кавалькада всадников. Это Улугбек и его верные слуги — кто на коне, кто на муле. Бывший султан выглядел очень уставшим и старым человеком, свита тоже была немолодая — видимо, та горстка слуг и друзей, которые остались верны султану-изгнаннику до последнего его дыхания. Ни роскоши, ни оружия — едут паломники в Мекку. И странно, что у них нет ни одного верблюда, хотя впереди огромные безводные пустыни. Будто они знают, что им не суждено преодолеть и трех фарсахов пути. Люди кашляют от едкой пыли. Только Улугбек спокоен. Вот и он, кажется, заметил Самади и даже улыбнулся ему…
