Я очнулся на полу. Все тело ныло от боли, но интуиция подсказывала, что пыток больше не будет. Я лежал, уткнувшись в серые, холодные камни, и это были самые счастливые минуты моей жизни. Велетень брызгал водою в мое лицо, но я не подавал признаков жизни. Хотелось продлить эти мгновения.
— Хватани ты его щипцами еще раз, он и придет в себя, — посоветовал Василий Яковлевич.
— Нет! — запротестовал я.
— Ага! — обрадовался Василий Яковлевич. — Вставай, Дементьев, давай, мы уезжаем.
— Куда? — спросил я.
— Как — куда? — переспросил Василий Яковлевич. — Ты же сам говорил: в Кронштадт! Или еще какие-нибудь воспоминания пробудились?
— Нет! Нет! В Кронштадт, господа! — закричал я.
— А то смотри, любезный, если там, в голове, еще чего брезжит, так господин Марагур поможет память освежить!
— Нет, нет! В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину! — повторил я.
— Помоги ему оправиться, — распорядился Василий Яковлевич. — Да одевать не надо, просто в медвежью шкуру заверни, по пути с ним доктор Биттехер поработает. Пока доедем, будет как огурчик. Ну, поторопитесь. Мы будем ждать на улице.
Господин Марагур умыл меня и вытер белым полотенцем. Затем он усадил меня за стол, а сам вышел из камеры. Через минуту он вернулся, одетый в однобортный кафтан, с медвежьей шубой в руках. Я попытался встать из-за стола, но ноги не слушались. Велетень завернул меня в шкуру, поднял на руки и понес.
Три экипажа на полозьях ожидали нас на улице. Один из них был очень больших размеров. Я решил, что эта карета предназначена для велетеня. Но ошибся. В этот экипаж Василий Яковлевич распорядился поместить меня вместе с бывшим секретарем Безбородко и еще каким-то худощавым господином. Велетень уложил меня на пол, застланный красным ковром, и исчез. Иванов и худощавый влезли внутрь.
— Ну что, все? — донесся голос седого господина. — Ну, поехали!
— Но, милая, но, трогай, твою мать! — прокричали извозчики.
Мы тронулись.
Худощавый держал саквояж, из которого слышалось мелодичное звяканье.
— Я доктор Биттехер, — представился он, разместившись рядом с Ивановым. — Ну, кому нужна помощь?
— Да вот тут с графом неприятность приключилась, — кивнул в мою сторону Иванов. — А ему в Кронштадте важная встреча предстоит.
Глядя на меня, бывший секретарь вице-канцлера улыбался. Улыбка на опухшем лице выглядела столь омерзительно, что я удивился, как это он с такой мордой других людей не стесняется. Как показали дальнейшие события, Иванов вообще не склонен был кого-либо стесняться и чего-либо стыдиться.
