«Как я смогу уехать из собственного дома?» — спрашивал он себя, впервые за все время с уверенностью осознав, что закон, порядочность, все правила и права — на его стороне.
А через час Гольдштейн сообщил ему новости.
Он недоверчиво уставился на адвоката, но у того в глазах не было и намека на жалость, хотя под полуприкрытыми веками читалась все та же печаль за грехи всего человечества.
— Вы обманываете меня! — выкрикнул он дрожащим голосом. Слова гулким эхом отдались у него в мозгу, словно там образовался тоннель.
— Не стоит за плохие новости винить гонца, принесшего их.
— Грязная сука!
Оливер с такой силой хлопнул по столу Гольдштейна, что лежавшие там бумаги разлетелись по комнате.
— Это все Термонт. Негодяй…
— Ваши чувства вполне понятны. Во время бракоразводных процессов принято ругать адвокатов на чем свет стоит.
— Слава Богу, что я адвокат не по разводам.
— Сделайте мне одолжение, Роуз. Не впутывайте еще и Бога.
Оливер снова ударил ладонью по столу в бессильной ярости. Его переполняло чувство несправедливости. Неужели это возможно? Он полжизни прожил в этом браке. И ради чего? Ради того, чтобы остаться ни с чем?
— Насколько может человек потерять понятие о честности? — проговорил Оливер, после того как ему удалось немного справиться с гневом. — Я не доставляю ей никаких хлопот. Не ругаюсь, не закатываю истерик. Предлагаю хорошее содержание. Она уйдет из дома вполне обеспеченной.
— Но почему она должна уходить из дома?
— Потому что я им владею. Он — мой.
— Но она говорит, что тоже им владеет.
— Половиной. И я собираюсь отдать ей эту половину.
Он снова почувствовал, как всем его существом овладевает гнев, достал две таблетки маалокса и положил их в рот.
— Я не собирался забирать его себе. Это нечестно. Этот дом — наше совместное владение. Наше. Ей принадлежит «на-», а мне принадлежит «-ше». И я собираюсь выплатить ей полную стоимость половины дома.
— Но она не желает. Она хочет получить дом, — ответил Гольдштейн. — Я испробовал все варианты. Предложил ей половину стоимости дома и разрешение продолжать жить в нем вместе с детьми.
— Но я вас на это не уполномачивал, — проговорил Оливер, бросив на Гольдштейна злобный взгляд. — Вы не имеете права предлагать ей сделку на таких условиях. Почему вы не посоветовались со мной, Гольдштейн?
— Я всего лишь пустил пробный шар. Мне хотелось посмотреть, как далеко они собираются зайти. В конце концов, я хотел им показать, что мы готовы искать разумный выход. Кто же знал, что они зайдут так далеко.
