Повести моей жизни. Том 2 | страница 77
Я полежал еще с полчаса, но желание войти с кем-нибудь в сношения было так велико, что я не мог удержаться и начал слабо выстукивать ногтем по железному стержню, которым моя койка была крепко приделана к стене:
— Кто вы?
И вдруг, откуда-то из глубины камня послышались едва уловимые ответные звуки-удары, из которых сложилось:
— Щепкин, а вы?
— Морозов.
— Политический?
— Да. А вы?
— Тоже[15].
Вдруг форточка вделанная в мою дверь, быстро отворилась. Луч света от свечи упал в мою темную камеру, и за ним показалась чья-то тень. Я быстро спрятал руку под одеяло и притворился крепко спящим. Тень смотрела некоторое время и затем спряталась.
Я прекратил дальнейший разговор в этот вечер и скоро заснул довольно крепко после своей бессонной ночи в дороге, так что пробудился только на рассвете и без обычных кошмаров.
Около семи часов утра форточка моей двери вдруг отворилась. Мне просунули оттуда краюху черного хлеба и спросили:
— Желаете кипятку?
— Куда же взять?
— Можно в миску.
И мне показали на жестяную миску на полке над железными плитами, прикованными к стене и заменявшими мне стул и стол.
— А есть у вас книги для чтения? — спросил я.
— Есть.
— А какие?
— Можно дать каталог.
— Дайте, пожалуйста.
Через четверть часа принесли новенькую тетрадку со вписанными в нее книгами, большую часть которых я уже читал ранее, и кроме того, дали и карандаш с лоскутком бумаги, чтоб я вписал нужные мне заглавия. Я записал недавно переведенные тогда романы Брет Гарта, которых еще не читал, и мне обещали их выдать, один или два, на следующее утро, если они не взяты кем-нибудь другим.
В двенадцать часов мне дали обед из плохого супа и тарелки каши с маслом, затем часа в два подошли к моей дверной фортке с каким-то ящиком вроде кружки для сбора пожертвований и спросили, подставляя его:
— Нет ли каких заявлений прокурору?
— Какому прокурору?
— Окружного суда.
— Но где же я сижу?
Предлагавшие ящик служители замялись.
— Мы спросим господина начальника, — сказали они и удалились.
Через полчаса ко мне пришли снова.
— Вы сидите в Доме предварительного заключения в Петербурге.
— Что это за дом? Я до сих пор не слыхал о его существовании.
— Да он только что окончен постройкой и открыт только несколько дней назад. Вы в нем первый из политических, и потому мы еще не знали, что вам можно говорить и чего нельзя. Нам строго запрещено рассказывать вам о чем-нибудь и велено следить за всем, что вы делаете. В особенности не допускать никакого стука в стены.