— Нет! — заявил я из своего бокового фасада. — Причина должна быть в том, что русское общество поняло наконец, как правительство его обманывает, рисуя ему нас беспринципными дикарями и всеразрушителями. — Нет! — раздался голос Синегуба из противоположного окна. — Это выручил нас предшествовавший дикий приговор над пятнадцатью женевскими студентками, осужденными на десятилетние каторги за то, что уехали из Бернского университета работать на московских фабриках. Такой приговор возмутил все общество, которое и до сих пор находится под впечатлением геройского поведения на суде самих девушек. Помните посвященные им стихи Некрасова:
Смолкли честные доблестно павшие!
Смолкли их голоса одинокие,
За несчастный народ вопиявшие...
[36] — Погодите со стихами, господа! — крикнул кто-то с моей стороны. — Нам теперь важны не причины, почему произнесен такой приговор. Пусть расскажут лучше присутствовавшие на суде, не помнят ли они, кто из нас, не бывших там, к чему приговорен?
Но каждый из них запомнил только лично себя да двух-трех других, приговор над которыми казался ему почему-нибудь необычным. Почти двести фамилий, произнесенных судом сразу, перемешались у них в головах в одну кашу, из которой они ничего не могли выудить, тем более что были внутренне сильно взволнованы в тот момент, когда решалась их собственная судьба.
Так мы и просидели на своих окнах часов до трех вечера, совершенно ничего не зная о себе.
— Пожалуйте на прогулку! — сказал мне сторож, с грохотом отворяя мою дверь.
Моя партия выходила одной из последних.
Я быстро надел свой казенный полушубок и шапку и вышел на тюремный двор к уже собравшимся там пятнадцати товарищам.
— Когда же мы узнаем? — говорил кто-то. — Они нам нарочно не пришлют никого для объявления приговора за то, что мы отказались прийти к ним на суд.
В это самое время из боковой двери тюрьмы явился к нам присяжный поверенный Бардовский — тогдашняя знаменитость вроде нынешнего Грузенберга. Перед судом он по своему желанию взялся защищать, между прочим, меня и приходил ко мне во время суда несколько раз, хотя и знал, что я откажусь от защиты и от защитника, как только меня поставят пред лицом сенаторов и спросят о виновности.
— Слышали? — сказал он мне. — В самый момент произнесения приговора одна молодая девушка, Вера Засулич, явилась в приемную к градоначальнику Трепову и, вынув из муфты револьвер, выстрелила в него, сказав: «Это за Боголюбова, которого вы велели высечь в Доме предварительного заключения».
