Кроме этих строк, мы решительно ничего не знаем о детях. Доктора давно советовали воды, — значит, дети давно на попечении Сергея Ивановича; однако, судя по тексту, Иван Матвеевич, кажется, слышит о них в первый раз.
Часто в ту пору дворяне усыновляли своих внебрачных детей. Скорее всего, так было и здесь (если б это были дети какого-нибудь приятеля, солдата, их постарались бы обеспечить, но не усыновлять). Можно лишь предполагать, что связь была долгой (двое детей); что мать этих сирот сблизилась с Муравьевым на Украине (дети доставлены в Хомутец).
Сдержанный, непроницаемый, мягкий Муравьев-Апостол не хочет рассказывать никому, даже нам: пора делом заняться, таким, для которого уже надо уединиться на мельнице или во флигеле.
Пестель, Давыдов, Волконский, Сергей Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин заканчивают каменские беседы.
Испанская революция погибла… Там, в залах, среди аристократических обедов, из этого факта, несомненно, выводилось следующее заключение: народ испанский (и российский тоже) для революции не готов; приниматься за подготовку к мятежам рано. «Паситесь, мирные народы, вас не разбудит чести клич».
Другой вывод: раз в Испании так худо кончилось, значит, надо в России лучше, крепче взяться, чтобы их ошибок не повторить. Если же народ еще не проснулся, значит, тем меньше необходимо его прямое участие в деле: освободить, пока «спит»! Но солдаты? Очень просто. Пестель советует возбуждать в них неудовольствие, но не открывать сокровенных целей Тайного общества. Позже один офицер-декабрист скажет, что легко поднимет солдат на восстание: выкатит бочки вина, вызовет песенников, скомандует: «Ребята, за мной!» А другой — еще проще: «Я бы свою роту, если б она за мной не пошла, погнал бы палкою».
Муравьев и Бестужев с этим не совсем согласны, но Испания, Испания… А тут Пестель продолжает свою старую излюбленную мысль: Фердинанд VII сначала все подписал, затем при удобном случае все взял обратно, да еще вдохновил, освятил всякую контрреволюцию. Вывод — «Карфаген должен быть разрушен»: сначала удар в Петербурге, уничтожение всей династии — и дело обеспечено. Однако Муравьев и Бестужев все спорят. Заранее планируемая казнь всех Романовых им не по душе, но уступают большинству, тем более что главный спор не о том. Снова и снова Апостол заклинает, уверяет, уговаривает восстать на Юге, быстрее — и все запылает. Разве можно рассчитывать на инициативу северян, если друг и брат Никита Муравьев недавно шутя воскликнул: «Если вы восстанете, меня здесь, в Петербурге, на гауптвахту посадят!» Что за разговоры?
