— Хорошенький, правда? — Марк увел меня на кухню и приготовился слушать комплименты.
— Бельведерский, — едко сказал я.
— Да, Герочка такой, — мечтательно вздохнул Марк.
— Я видел его в «Макаке», — осторожно начал я.
— Надо же, как тесен мир, — Марк притворился, что удивлен.
— Тогда его звали Даниилом, — добавил я.
— С кем не бывает, — беспечно сказал Марк.
— С ним был Родик-модельерша. Помнишь его? — я выразительно посмотрел на Марка.
— Кого? Эту расфуфыренную жирную клушу? У которой золотых колец, больше чем пальцев? — презрительно переспросил Марк. — Нет, не помню.
Однажды в клубе Родик приревновал Марка к дежурному «спутнику жизни» (кстати, совершенно безосновательно) и располосовал конкуренту лицо. Марк в долгу не остался. Раны драчуны зализывали уже на улице, дружно браня расторопных охранников. Правда, друзьями они после этого не стали: для дружбы у Марка и Родика были слишком схожие вкусы.
— Так вот, — продолжил я. — Золота у «клуши» теперь нет. Укатились вместе с аполлоном. Бедный Родик потом целый месяц ходил в темных очках.
— Зачем? — вытаращился Марк.
— Твой Герман ему глаз подбил, дурень! — разозлился я. — Он — криминальный элемент! По нему тюрьма плачет!
— Но я не ношу золота, у меня на него аллергия, — растерянно сказал Марк.
— Прячетесь что-ли? — в дверном проеме появился марусин аполлон.
Он улыбался во все незапломбированные зубы, но от его улыбки мне сделалось нехорошо. Холодно. Потому наверное, что рот улыбался, а глаза — нет.
— Герочка, — жалобно сказал Марк. — Рыжик говорит, что ты преступник. Это правда?
— Чего? — римский нос изогнулся птичьим клювом, а глаза сузились до щелочек.
— Вот Рыжик говорит, что ты золотые кольца воруешь, а я не верю, — звенящим голосом пояснил Марк.
Вместо ответа Герман-Даниил схватил меня за рубаху и начал трясти, будто я — усыпанное зрелыми яблоками дерево, а он — голодный путник.
— Да, я тебя сейчас… — задышал он мне в лицо.
Пахло, надо сказать, приятно — зубной пастой, а еще каким-то одеколоном. Его запах был знакомым, но вспомнить название я не успел: красавцу-недомерку быстро надоело играть в голодающего путника и он, сцепив руки на моей шее, перешел к роли Геракла — удушителя гидры.
Гидра попалась квелая. Немного поизвивавшись, я расслабился и, закатив глаза к потолку, экспромтом сочинил что-то вроде молитвы.
«Господи, прости мне мои прегрешения!» — сказал себе я, готовясь к скорой встрече с ангелами и заоблачному ПМЖ. В голове запиликали скрипочки, а в глазах начало темнеть…
