Но они только сначала испытывали интерес к событиям подобного рода. А потом просто не обращали внимания, и если бы не Сережа со ставка, не избежать больших скандалов. Сережа, понимая, как важно покрытие для хозяев, следил и сообщал вечером. А хозяева записывали.
Но самой противной обязанностью был сбор смородины.
Этой смородины, посаженной вдоль дорожки, ведущей в сад, росло несметное множество, и собирать ее на солнцепеке было истинной казнью.
Мальчики не помогали. Их самих запрягали в этот рабский труд.
Сестрицам выдавали скамеечки и тазики, и они, сидя у кустов, обрывали черные ягоды. Но тазики наполнялись слишком медленно, а жара не спадала почти до самого вечера, и Бабушка была непреклонна и требовала работы почти до сумерек. Смородина могла начать осыпаться, а ей она нужна была для того, чтобы насыпать ее в большие бутыли, нацепить на горлышки соски, поставить эти бутыли на подоконники и все время наблюдать за ними. Это была ее любимая игра — каждый день подходить, колдовать над бутылями и разглядывать их.
Габони очень переживал: он ничем не мог помочь Лесе.
И вот однажды, когда жизнь уже казалась невыносимой, неожиданно пришла не то чтобы свобода, но возможность устроить перерыв и сбегать на реку.
А произошло это вот как. Один раз Гуля сказала Ганне: «Сестра, передай мне тазик». Казалось бы, ничего особенного, но рядом была Бабушка, она напряглась и насторожилась.
Дело в том, что, будучи необычайно набожной, она ну просто, можно сказать, ненавидела соседей Овчаренок.
За что ненавидела — непонятно. Те жили тихо, не пили, не скандалили, правда, в храм не ходили, а по воскресеньям пели в хате вместе с гостями. Гости называли друг друга «брат» и «сестра».
Бабушка шипела: «Штундисты!»
И вот Ганна сказала так Гуле: «Сестра, передай мне тазик», а та, покосившись на Бабушку, ответила нежно и протяжно: «Возьми, сестра». И так они стали переговариваться, без конца передавая друг другу тазик, и Леся с Тамарой стали так переговариваться, и Фомка тоже стал называть девочек не по имени, а «сестра».
Габони просто кожей чувствовал, как нарастал гнев Бабушки, он просто кипел внутри нее, не находя выхода. Она терпела, терпела, потом крикнула: «А ну геть, витциля!»
А им только того и нужно было; они как сумасшедшие понеслись к реке и там орали от радости и валялись, корчась от хохота, на песке.
И все-таки они не стали злоупотреблять и до пополудни честно трудились над кустами. Только потом начинали мяукать: «брат, сестра…», и Бабушка от невыносимости прогоняла их.
