Затем старец лично отслужил на открытой могиле литию перед останками эконома. Пахомий получил благословение закопать могилу и со слезами на глазах засыпал свежей землей нерастленный чубук бедного Лазаря. Сейчас об этом доложат самому Вселенскому патриарху, который также должен лично прочитать разрешительную молитву над могилой монаха. Конечно, святейший сделает это, не покидая Фанари, но ведь для благодати расстояние не преграда. Через три года, если будет жив, Пахомий вновь раскопает эту могилу.
— Надеюсь, Лазарь, к тому времени ты все-таки разложишься.
В монастыре произошедшее событие, как, впрочем, и все другие, быстро забыли, и дни вновь потекли в своем привычном русле. Одного Пахомия этот вопрос продолжал мучить, лишая его привычного душевного мира и спокойствия. Он часто ходил к игумену, открывая беспокоящие помыслы.
— Отче, почему наш Лазарь не разложился?
— Бог знает, Пахомий. Суды Божии не в нашей власти, — игумен снисходительно и даже несколько надменно разговаривал с ним, как с каким-то сопливым послушником, что очень не нравилось старому монаху. Когда после смерти старого игумена выбирали нового, он всех подбивал голосовать за своего друга Парфения. Но как только тот стал игуменом, вся их дружба куда-то пропала. Как власть все-таки меняет людей.
— Да, но, отец, пойми. Это же для нас какой-то знак! — монах решил не реагировать на тон Парфения, который, видимо, думал, что, разговаривая таким образом, отсекает его страсти.
— Пахомий, не ищи черную кошку в темной комнате, особенно если там ее нет, — игумен иногда на досуге почитывал восточных мудрецов, считая, что он, как мудрая пчела, добывает нектар со всех мировых лугов.
— Парфений, послушай, для меня, учитывая специфику моего послушания, этот вопрос имеет первостепенное значение, — Пахомий, неожиданно для себя, перешел на официальный язык. Так говорил его дедушка — бухгалтер одной транспортной конторы. — Я поражен тем фактом, что вечно пьяный келиот Игнатий, которого уже не пускали на панигиры, воровавший из трапезной вино и куривший дешевый табак, имеет белый череп, а наш кроткий порядочный Лазарь так и не разложился!
— Какой ты, Пахомий, право, пытливый. Сколько тебя знаю, всегда был таким. Успокойся и иди в келью, молись за него. Он, наверное, потому вселился в твою голову, что просит молитв. Так что прими это к сведению, успокойся и… — игумен уже пытался сбежать из-под града его вопросов. Но не тут-то было.
