— Иди, иди. Никаким не сторожем. Работа срочная, вот и припаздываю.
Парень не отставал. Яков не понимал, что прилепился-то: ни денег в карманах у Якова, ни вида богатого.
— Ну-ка, дедуль, разожми пальцы, дай глянуть, что из типографии прешь.
— Да в своем ты уме, дурень? Ну похож я на вора? Гляди: бумажки здесь. Кому они нужны?
— Что за бумажки? Чего держишься так за них?
— Да ничего. Печатали да испортили. Ерунда какая-то пошла, вот и несу домой на растопку. Сыро ведь, дрова не сразу схватываются. Нельзя, разве? Смотри: ерунда спечаталась, — Яков махнул перед глазами одной из карт пасьянса.
Парень успел заметить несколько слов. Действительно ерунда. В одной куче и мед, и почки березовые, и головастики лягушачьи. Тьфу, мерзость. Действительно, ерунда.
Яков пришел домой напуганным и притихшим.
— Что, в типографию кто нагрянул после работы? — встревожилась Фрося, но засуетилась с ужином и не дослушала ответ.
Ужинали при керосиновой лампе. Второй день не давали электричества. Теплый свет лампы успокаивал и вводил в дрему.
Поковыряв картошку, Яков запил киселем кулебяку.
— А борща не осталось?
— Есть борщ. Да ты ведь не ешь первое по ночам. Стряслось что? На тебя на злого всегда жор накатывает.
Фрося поставила разогреть борщ, придвинула стул и наконец приготовилась выслушать брата.
Яков сбивчиво рассказал и про парня, и про страхи свои, и про то, как пришлось придуриваться для виду. Закончил рассказ, уже отхлебывая обжигающий борщ и заедая его кулебякой.
— Возьми хлеб. Не жирно ли с кулебякой борщ хлебать?
— Да ну тебя! Кусок пожалела для брата. Сдохну, кто тебе на этот кусок заработает? Или опять в мракобесие ринешься?
Яков в сердцах замахал руками, вспомнив испуг по дороге домой и темные предчувствия о кончине или болезни. Да… Что-то должно произойти. Все идет к переменам. И перемены эти, видать, не к лучшему.
Яков перебирал исходники. С тех пор как он приспособил свое типографское место для того, чтобы время от времени обновлять схему только ему привычных и понятных соотношений, на душе становилось полегче. Годы давали о себе знать: мол, коль не хочешь омолаживаться сам, так хоть о других подумай — зашифруй или в кроссворд заложи, только сохрани.
И сохранял он свое непростое знание, копаясь по ночам в типографии, набирая хитроумные пасьянсы в виде привычных колод, сложенных не игральными картами, а типографскими прямоугольниками. День за днем, месяц за месяцем.
«Эх, — думал Яков, — хватит ли у кого разума выложить бумажки как положено, чтобы не навредить ни себе, ни людям, ни потомкам своим… если они будут?»
