Фрося дергалась:
— Что лепечешь? Ребенку-то? Говори простым языком.
— Простым трудно сказать, что думаю. Не обучен простому-то. А ребенок что? Он не так слышит, как чувствует. Потому и поймет лучше взрослого. Ох-хо-хо… страшно оно, бессмертие это. Куда ни кинь — уйдет любовь, а с нею и радость жизни. Спи, ангелочек, спи…
Особи среднего рода Якова не вдохновляли. Но любопытство раздражало нутро, а тяга к эксперименту мешала спать. А без сна и мысли убогие. Потому, не найдя предмета для опыта где-то еще, замыслил он рискнуть на себе.
«Не собрать мне исходников для бессмертия… — ну и слава Богу! Как получится — тем и попользуюсь. Остальное — в записи. Пасьянсы — они как память о силе природной: размышляй да складывай. Одно знай — меру!» — так Яков то уговаривал себя, то разубеждал.
И уж совсем было собрался с духом, как подвернулась ему работа. Нужная работа — наборщиком в типографию. «Бог отвел. В другую сторону отвел», — решил Яков.
…И еще прошло время. И другая война успела наследить.
— Вот что я подумал, Фрося. Надо бы дело наше на все случаи увековечить.
— А надо ли? Кто не знает сочетания, беды натворит. И себе, и людям повредить может.
— Потому и хочу на карточки пропечатать. Сделаю их одного размера. И по узору в уголке приставки выделю.
— Лихо придумал: так ведь кто с головой — для себя и выберет. Пусть не жизнь, так здоровье.
— Фрось, а Фрось, Николаю сказать надо.
— Надо — так скажем. А что ему печатное-то? Слепым ведь с войны пришел.
— Скажем. У него в памяти — как на карте. А что слепой, оно и к лучшему. Как резерв у нас будет. Никто из чужих к нему не пристанет.
Яков привычно закрыл типографию. Сегодня ничто не мешало «душепротивной», как он называл ее, работе. Очередной типографский пасьянс готов. И лучше всего он сгодится для тех, кто родился в каждом из четных лунных месяцев. «А там, — думал Яков, — хоть сто лет пройдет, — грамотный да смекалистый найдет для себя лекарство. Ох, чую, недолго мне коптить небо. Жаль забирать с собой дело предков-то. Да чего печалюсь? Вон, и Фрося знает, и Варвара, и Николай. Хоть и убог Николай, да хитер. Память у него цепкая. Даже пугает. Для нашего дела именно такая память и нужна. Находка, одним словом, а не память».
— Мужик, ты чего бубнишь?
— Прости, сынок, — задумался, — Яков опять не заметил, что говорит сам с собой.
— Может, дедуль, согреемся? У меня есть.
— Иди с богом. Мне домой.
— Что, ждут? Поздненько у вас в типографии задерживаются. Или ты там сторожем каким?
