Эти мысли все глубже проникали в совесть. Терзали, не давали забыться и уснуть. И когда уж совсем невмоготу стало, позвал он Варвару и наказал строго-настрого никому не показывать пачки, а не дай бог найдут — не хвастать, что в них записано: так, мол, осталось от деда, и не знаю, что за бумажки такие газетные.
Умер Яков ночью, во сне.
Варвара не пыталась помочь. Зачем идти наперекор?
Отметив сороковины, смешала исходники в последний раз, для себя. Так, не на сто лет в задаток, а поменьше, чтоб людей не пугать. Тех, которые знали ее уже как бабку. Да не очень-то удивить их лет через тридцать-сорок, когда они ненароком посмотрят на нее, а потом в зеркало на себя.
Глава 5. Не трогай сундук!
— Таня, дочка, не трогай сундук!
— «Дочка, дочка!..» Да я раньше тебя износилась. Чужому и невдомек будет, кто из нас дочка, кто мать.
— Не трогай сундук!
Татьяна не видела мать семь лет. Приехала помочь деньгами и посмотреть на ее «старость». И снова удивиться: а где же старуха?
Полы мыли по-старинному, с кирпичом. Начинали вдвоем, каждая от своей стены, встречались у двери. Толченый кирпич в тяжелом тазу перетаскивался с трудом. Да тут еще этот сундук, будь он неладен…
— Что у тебя в сундуке? — Татьяна швырнула тряпку и стащила с ноги пристегнутую щетку. — Еще дядька Яков по ночам с этим сундуком секретничал. Хоть я и ребенком была, да смышленым. Помню. Так что в сундуке-то?
— Не спрашивай, дурочка. Я сама не знаю. Вернее, забыла. У нас в роду в этой рухляди из сундука только мужики разбираются. У них ум особый. Вернешься в Москву, иди к Николаю. Захочет — расскажет. Чего остановилась? Домывай полы-то.
— Где ключ от сундука?
— Я же говорю: у Николая.
…Головная боль не отступала. Николай сочувствовал дочери и хотел помочь. Привычные средства не облегчали недуга, и к исходу второй недели Николай сдался. «Да что случится-то, если разомну горошину? Только пыль на руках и останется, а боль отступит», — так, уговаривая себя и надеясь, что голова ненароком сама пройдет, оттягивал Николай помощь и мучился от страданий дочери.
Выбрав горошину, сверил с запрятанными в памяти пропорциями, еще раз прикинул ее по размеру и запаху, вздохнул и — была не была! — протянул дочери:
— Только разотри пальцами и приложи к виску, поможет.
Лена, пожав плечами, покатала горошину в ладони, молча направилась к выходу. День предстоял трудный, а от нескончаемой головной боли еще и противный. Набирая привычный номер телефона, Лена продолжала катать горошину.
