Мы минут пять молчим. Я никогда не видела Петера таким подавленным. Мне даже жалко его.
Он наливает себе в стакан на донышко выпивки, потом вспоминает про меня:
— Тебе плеснуть?
Я качаю головой.
Петер выпивает, говорит тихо:
— Извини за Артура!
— Не расстраивайся, — успокаиваю я.
— Что-то здесь не так… Не могу понять. Он не такой обычно! Такого я бы с тобой не знакомил.
— Может, весь секрет в девушке? — предполагаю я.
— В девушке?.. В этой?.. — у Петера как-то странно прищуривается левый глаз; Петер словно прицеливается… присматривается в мыслях к этой девушке. — Или в тебе?.. — теперь Петер смотрит на меня, смотрит так, будто видит впервые.
— В каком смысле? — не понимаю я, некий холодок пробегает у меня где-то под ложечкой — мне кажется, что-то важное решается сейчас в наших отношениях.
— Он же глаз с тебя не сводил, — грустно говорит Петер и отворачивается. — Он поедал тебя глазами.
Я не понимаю:
— Это хорошо или плохо?
Петер пожимает плечами:
— Главное, что мы любим друг друга. Так?
— Так… — неуверенно киваю я.
Петер выключает свет в барчике, и мы отправляемся в спальню. Сказывается прошлая бессонная ночь: едва накрывшись одеялом, мы погружаемся в глубокий сон. Лишь однажды я просыпаюсь ночью и отмечаю: мы с Петером лежим друг к другу спиной. Такого прежде не бывало…
Назавтра вечером они — Петер с Артуром — приходят вдвоем, слегка навеселе.
— Как учеба в университете, Люба? — спрашивает Артур, улыбается, подмигивает.
Я не могу еще угадать его настроя, поэтому отвечаю неопределенно:
— Все идет своим чередом.
Артур говорит Петеру:
— У нее такой интересный выговор! Я еще не слышал такого.
— И не услышишь больше нигде. Садись, — Петер кивает Артуру на кресло напротив меня, сам готовит коктейли.
Артур рассказывает, как они с Катариной вчера провели вечер. Катарина, бедняжка, перебрала и сегодня весь день мучается. Но говорят, это полезно иногда. Она с утра не выходит из ванной, отлеживается в теплой воде. А вчера в дансинге ее было не остановить…
Рассказывая все это, Артур постоянно как бы обращается к Петеру. Но поскольку глядит он все время на меня, мне кажется, что и рассказывает про Катарину он только для меня.
— Да. Так о чем это я говорил? — Артур открыто разглядывает мои колени.
Понятно, я тут же прикрываю их полами халата.
— О Катарине… — напоминает Петер; он достает из холодильника лед.
— Нет, еще раньше? — Артур разочарованно отводит на минуту от меня взгляд. — Вот, вспомнил! Эти проклятые турки и курды заполонили всю страну. Ты, Петер, спрятался в своем деле и не замечаешь ничего вокруг. А между тем посмотри, что творится в Германии… Гессен, Вестфалия — сплошные турки и курды. От них нет житья. В северных землях — ливанские беженцы. Устроили из Германии приют! А теперь еще албанцев принимаем… — Артур по этому поводу очень раздражен; но более всего его явно раздражают турки. — Люба, ты видела когда-нибудь турок? — Артур упирается взглядом в мою, ясно обрисовывающуюся под халатом, грудь. — Отвратительный, наглый народ!
