Последовало несколько дождливых дней. Белла и Бычок стояли на лугу, усеянные мелкими серебристыми капельками, щипали траву или отдыхали рядышком. Лукс и Тигр дрыхли день-деньской, я же пилила в сарае валежник. Приходилось топить хижину. Я могу скорее отказаться от еды, чем от тепла, а хвороста вокруг было довольно. Зимние бури обломали сучья на деревьях, маленькие же деревца повыдергали с корнями. Пила там была, пилила она очень плохо, но валежник податлив, и мне не приходилось слишком напрягаться. Дрова носила в дом и складывала в маленьком чулане. Жаль было, что Белла и Бычок остались без подстилки, но лиственных деревьев на такой высоте нет. Хлев, впрочем, был совершенно сухим и чистым, они там не мерзли. Маслобойку, которую я с таким трудом снесла вниз, пришлось с еще большим трудом тащить наверх. Без нее не обойтись. У Беллы было столько молока, что я надеялась запасти за лето топленого масла. На альпийских травах ее молоко стало особенно вкусным; Тигр был, похоже, того же мнения и отрастил бока.
Чистя Беллу, я иногда рассказывала ей, как она важна для нас всех. Она ласково глядела влажными глазами и старалась лизнуть меня в лицо, не догадывалась, какая она драгоценная и незаменимая. Стояла, поблескивая рыжей шкурой, теплая и спокойная, наша большая ласковая кормилица. Я могла отплатить ей только хорошим уходом и надеюсь, что делала для Беллы все, что только может человек сделать для своей единственной коровы. Ей нравилось, что я с ней беседую. Может, она просто любила человеческий голос. Ей не стоило труда растоптать меня и заколоть рогами, а она облизывала мне физиономию и тыкалась носом в руку. Надеюсь, она умрет раньше меня, без меня ее ждет зимой злая смерть. Я больше не привязываю ее в хлеву. Если со мной что-нибудь случится, она по крайней мере сможет выломать дверь и не погибнет от жажды. Сломать хлипкую щеколду мог бы и сильный мужчина, а Белла куда сильнее любого мужчины. Подобные страхи преследуют меня день и ночь. Я отбиваюсь, а они то и дело просачиваются в записки.
Дожди не задержались, до сенокоса оставалось еще две недели. За это время я намеревалась отдохнуть и набраться сил. Снова потеплело, но жарко было только днем. Ночи на этой высоте оставались весьма прохладными. Дождь шел редко, только после грозы, но сильный и обильный. Здесь, наверху, после грозы сразу показывалось солнце, а в котловине еще несколько дней держался туман. Животные тучнели и упивались свободой, стало быть, и я могла быть довольна. Только иногда меня мучила мысль о старой Кошке. Обидно было, что она предпочла жить в одиночку в охотничьем домике, вместо того чтобы остаться со мной, кормиться жирным молоком, а по ночам скользить меж высоких трав, выслеживая богатую добычу. Немного погодя я убедилась, что она действительно добралась до дому. После сильного ливня я спустилась в долину — прополоть картошку. Войдя в дом, тут же увидела вмятину на постели. Кошка не показывалась. Я разгладила холодную простыню, надеясь, что она учует мой запах. Не знаю, способна ли она на это, по моим наблюдениям, с чутьем у кошек не блестяще. У них главное — слух. Мясо, оставленное мною, было не тронуто и испортилось. Мне следовало сообразить, что она слишком осторожна, чтобы тронуть неизвестно кем оставленное мясо.
