— Лакор, — подпрыгнул Деланд, как будто ему в задницу воткнули булавку.
— В чем дело? — спросил я удивленно.
— У Жана свои предрассудки, — тяжело ухмыльнулся Борено. — Анархистские предрассудки. Он допускает, что человек эволюционирует, меняется, меняет даже свои убеждения. Черт побери, не будем бояться слов! Но он считает, что Лакор зашел уж слишком далеко.
— Как это?
— Пусть он попортил тебе много крови, но больше тебе это не грозит. Он вроде не умер, хотя кто его знает. Провинциальный суд отправил его на каторгу…
— Ты не шутишь? Он что, стал жертвой собственного хвастовства и действительно напал на инкассатора?
— Нет, это смешнее или, скорее, страшнее. Мы прочитали об этом в газетах, с самим Лакором мы не очень-то знались. В конце тысяча девятьсот тридцать шестого года он убил свою жену, потому что она ему изменяла.
— Во имя свободной любви, конечно! Я говорю о его собственном поведении, а не о поведении жены.
— Именно.
— Меня это не удивляет — на него это похоже.
— Присяжные неожиданно проявили чувство юмора.
— Свободного юмора!
— Да уж. Вы говорите, что надо победить ревность, вы проповедуете сексуальную свободу, но как только ваша жена вам изменяет, вы ее убиваете? Так вот, для нас это не обычное убийство в состоянии аффекта. Его отправили на каторгу на десять с лишком лет. На полную катушку! Он расплатился не только за смерть жены, но и за идеи, которые пропагандировал, плюс еще несколько грешков, висевших у него на совести. Надо сказать еще, что он оказал вооруженное сопротивление полицейским, которые пришли его арестовать.
— Какой кретин! — выругался Деланд, вытирая лоб.
Наступил тот момент, когда я мог бросить свою бомбу с криком: «Да здравствует анархия!»
— Кстати, о тысяча девятьсот тридцать шестом годе и инкассаторе, — сказал я вкрадчиво. — Не можете ли вы мне что-нибудь рассказать по поводу дела на мосту Толбиак? Ведь это вы угробили служащего Холодильной компании, не так ли?
Деланд поежился на стуле. Борено помолчал и разлил остатки шампанского. Бокалы мелодично звенели от соприкосновения с бутылкой. По ту сторону двора циркульная пила накручивала прибыль предприятию. Я не повторил вопроса. Я выжидал.
Борено засмеялся фальшиво, как человек, у которого болят зубы.
— Ну, ты даешь, Нестор Бюрма! Никогда и никого мы не отправляли на тот свет. Ни на мосту Толбиак, ни где-нибудь еще. А что это за дело было на мосту Толбиак?
— Мне известно об этом, конечно, гораздо меньше вас, — вздохнул я. — Но в общих чертах попробую вам рассказать, в чем там дело.
