Размышляя над этим, я повернул назад и дошел до фабрики гобеленов. Сквозь зарешеченные окна виднелись ткацкие станки. Напротив было предприятие Борено, который занимался деревообработкой. Провинциальное спокойствие этой извилистой улицы с узкими тротуарами нарушал пронзительный визг циркульной пилы. Я толкнул калитку в воротах, но она была заперта. Тогда я нажал на звонок, и дверь автоматически открылась. Из небольшого флигеля навстречу мне вышел сторож, глядя на циферблат наручных часов. Затем он перевел взгляд на газеты, которые я держал под мышкой (карманы у меня заняты кисетом и трубкой, газеты положить было некуда). Возможно, он принял меня за уличного продавца газет.
— Я к мсье Борено, он меня ждет, — коротко сказал я, чтобы сразу внести ясность.
Сторож еще раз взглянул на часы.
— Вы пришли вовремя, — сказал он. — Еще минута, и я не знаю, открыл ли бы я вам калитку.
Визг циркульной пилы внезапно прекратился. На фабрике установилась какая-то странная тишина.
— А почему? — спросил я.
— Вы не слышите пилу, мсье?
— То есть я ее больше не слышу.
— Это я и хотел сказать. Это час «икс». Мы прекращаем работу…
Он почесал в затылке.
— … и я не знаю, в какой степени я участвую в забастовке. Должен ли я впускать и выпускать людей.
— Спросите в забастовочном комитете.
— Я думаю, что именно это мне и нужно сделать. А пока, раз уж вы пришли и должны увидеться с мсье Борено, то это вон в том здании.
Я поднялся на крыльцо здания с надписью «Дирекция». Секретарша, к которой я обратился, отправила меня на второй этаж. Там была еще одна секретарша, как одержимая печатавшая на машинке, давая тем самым понять, что она в забастовке не участвует. С большим трудом я оторвал ее от клавишей и вручил свою визитную карточку. Она отнесла ее кому положено и вернулась, приглашая следовать за ней. Я вошел в солидно обставленную комнату с печкой, от которой шло приятное тепло. Какой-то субъект лет пятидесяти, хорошо одетый, полный, широкоплечий, смотрел во двор через окно с муслиновыми занавесками. Лицо его выражало досаду, если не сказать больше. Внизу собирались рабочие, их голоса доносились до нас. Мсье Шарль Борено оторвался от этого удручающего зрелища, повернулся на каблуках и смерил меня взглядом с головы до ног. Как и сторож, он покосился на пачку газет у меня под мышкой, затем настолько приветливо, насколько позволяли обстоятельства, шагнул мне навстречу с протянутыми руками.
— Нестор Бюрма! — воскликнул он. — Старина! Ну, как ты жил все это время?
