— Не говори так, Макс! Нет!
Начал моросить дождь. Немцы проходили мимо, вежливо отворачиваясь от нас. А мы все стояли перед дверями гостиницы.
Я не мог придумать ничего лучше эффектного жеста:
— Ну, я пошел. Оставляю тебя в мире с твоей совестью. «Пусть у тебя все будет хорошо» — помнишь? Пусть у тебя все будет хорошо! Ха-ха. Может, теперь, наконец, будет, теперь я знаю, в чем дело: ты малость сбрендила! Пока, Сабина.
Я не видел, как она на меня посмотрела. Она резко развернулась и убежала в гостиницу.
Не раздумывая, я последовал за ней, и мы вошли в лифт.
— Оставь меня в покое, — сказала она, плача.
Лифт остановился, она выскочила и пошла к своему номеру. Меня она игнорировала, но дверь за собой не закрыла. Она плюхнулась на кровать и сидела неподвижно, уставившись в пространство. Я вошел за ней и незаметно оглядел комнату: на кровати одежда, на тумбочке — книга, названия которой я не мог прочесть, и пачка фотографий, сверху — Марлон Брандо с каким-то неуверенным выражением на толстой морде. Я изо всех сил старался не ревновать. Подошел к окну и стал смотреть на улицу.
Там темнело, а дождь все шел. Мимо прогрохотал трамвай. Машины со свистом пролетали по мокрому асфальту. Мы молчали.
— Я только одно могу сказать, — вдруг прошептала она. — Вернее, могу повторить. Одно. Это было не из-за тебя, я убежала тогда не из-за тебя. Никого у меня не было. Совсем никого, правда! Было то… то, что отняло у меня веру в себя. Мне пришлось уйти, я правда не могла остаться. Я убегала от себя — а оказалась вдали и от тебя, и от всех своих знакомых… Если можно так сказать…
Мой стыд, пока она говорила, все рос, превращаясь в гору, способную меня раздавить. Медленно-медленно возвращалось мое давнее предположение. Но почему она мне не доверяла?
— Стой, успокойся. Можешь ничего не говорить. Я поверю тебе. Я верю тебе… Но попытайся войти в мое положение: тебя нет, пропала — как будто тебя украли или убили, или, может быть, ты счастлива где-то в другой жизни. Даже в Доме Анны Франк не знали, куда ты делась, твои подруги не знали… Зита, все они! Мы жили вместе! Почему ты не могла мне довериться? Ты что, думала, что я смогу с этим жить?
Я говорил все громче, словно утверждая свое законное право на любопытство.
— Единственным человеком, от кого я узнал, что ты жива, что у тебя был какой-то план, какие-то основания так поступить, была твоя мать. Я надоедал ей несколько недель после твоего исчезновения. Но она тоже ничего не захотела мне открыть, только рассказывала, каким ты была необыкновенным ребенком. Как будто ты умерла. Ей было тяжело, но она гордилась тобой, это было заметно. Она дала мне понять, что ты исчезла по своей воле. И что она ничего с этим не могла поделать. Казалось, она покорилась этому. Ты ушла в большой мир. А мне не хватало тебя, мне пришлось научиться как-то жить с этим. И мне это удалось. Потеряв тебя я научился жить без тебя. Я не стал тебя искать, когда понял, что ты этого не хочешь.
