— С бутылками?
— Ну да. Я видел их утром, когда хозяева уходили, а я за ними запирал. По-моему, великолепное бургундское.
Модюи прищелкнул языком:
— Отлично! А что скажет хозяин?
— Что? — поднял брови Рикар. — Да проклянет и назовет последними словами жандармов. Это ведь они посшибали отовсюду замки и все перевернули в его доме. Ну вот, стало быть, и бутылку прихватили.
— О, конечно! Негодяи! А может быть, две? Их все же было пятеро.
Рикар слегка покраснел, но тут же кивнул:
— Да, пожалуй, лучше две. Ну и, наверное, полголовки сыра, что лежит на полке, они тоже могли взять. И отрезать кусочек ветчины от здоровенного окорока. А вот есть ли там хлеб, не помню.
— Я найду! — пообещал Антуан, уже выскакивая на лестницу.
Когда он исчез, Огюст устремил взгляд на висящее в углу изображение Богоматери, перекрестился и прошептал:
— Прости меня, святая дева Мария. Я понимаю, что это дурно, но бедняга Антуан голоден. И я тоже. Я почти голодаю уже неделю, а ведь мне надо оправляться от ран… Да и после сегодняшнего приключения силы восстановить надо. Прости меня, дева Мария!
Зимою 1812 года звезда Наполеона Бонапарта закатилась. Его роковой поход в Россию закончился страшным разгромом «великой армии» и предательским бегством императора и полководца от своих погибающих среди русских снегов солдат.
Париж был потрясен и растерян. Париж оплакивал своих воинов, даже не зная всей правды, всех ужасов постигшей их судьбы, не зная, сколь немногим суждено возвратиться домой, и какими они вернутся… Никто не знал еще, что ожидает Францию в скором будущем, но оно уже никому не представлялось полным светлых надежд. Многие твердили, правда, пока совсем тихо, что лучше было бы императору давно прекратить эту бесконечную цепь войн…
Напечатанный в «Мониторе» 16 декабря 29-й армейский бюллетень поразил всех, как разрыв бомбы.
Наспех сколоченный из обломков французской революции, обитый потускневшим золотом версальского двора, трон Бонапарта затрещал.
Вечером 24 декабря, накануне Рождества, по набережной Сены неторопливо шагали два человека. Вечер был холодный. При резких порывах ветра в лица им летели залпы мокрого снега. Они жмурились, заслоняли лица, плотнее кутаясь в шерстяные плащи. Но шагов не ускоряли: они были заняты своим разговором и не спешили расставаться.
Старшему из них было на вид лет под пятьдесят, однако походка его была по-юношески легка, и сзади он казался куда моложе. Лицо, покрытое тонкой сеткой морщинок, тоже выглядело энергичным и очень живым. Только в темных внимательных глазах заметна была привычная спокойная усталость.
