Так постепенно неразрывная алмазная ниточка страсти, которой вышиты все любовные мотивы трагедии, накинутая петлей на аорту, привела по ту сторону жизни, в наделы «свечных полей асфоделий», где человек не отличает мертвых от живых. И я вдруг осознал, с кем на самом деле имею дело: не с юной особой, не со студенткой исторического факультета университета, генеральской дочкой и капитанской женой, а с неким бездонным женственным божеством, способным вырвать мои глаза и вставить их в свои пустые глазницы, чтобы обозреть мой мир – преподнесенный ему, божеству, чтобы вглядеться в распластанное на дымящемся тучном жертвеннике окровавленное тело…
Вероятно, с ее – с его, божества, – высоты наслаждения я вряд ли был хорошо различим. Мы не могли расстаться ни на минуту, и в то же время нам недоставало общения. Мы быстро поняли, что разговоры о любви и будущем – занятие пустое, и стали писать друг другу письма. Пока ехали в электричке, или я ждал Веру на бульваре, на полях своих черновиков, где царила алгебра Мигуэля Анхела Вирасоро, я сочинял к ней письмо. В свою очередь, Вера возвращалась из Белого дома или «Пламени» и протягивала мне сложенный листок, на котором без знаков препинания пунктирными строчками шла машинописная безделица, ничего серьезного, но мне нравилось встретить в ней слово «милый».
Вскоре после Крыма Вера уехала к мужу на поволжские полигоны. На второй день мне показалось, что я спятил. Мое воображение рисовало ужасные картины, в которых действовала Вера, и невозможно было избавиться от этой навязчивости. Я не стерпел и пошел к Павлу, совсем не надеясь исповедаться, а только чтобы не оставаться одному под деспотизмом воображения. А по-лучилось так, что я все-таки исповедался другу и выложил всё как есть – как только увидал, что он один коротает вечер. Ниночка легла в больницу, будучи на третьем месяце беременности, чтобы сделать все анализы. На столе, засыпанном рыбьей чешуей, стояли батарея пустых пивных бутылок и закопченный чайник: молодой муж кутил по-холостяцки.
– Не морочь себе голову, – сказал Павел, выслушав мой сбивчивый рассказ о том, как я страдаю по Вере. – Не ты первый, не ты последний. Время лечит. Любая страсть за год превращается в пепел. И ты будешь вспоминать нынешнее время, как сон.
– Не верю… Понимаешь, я никогда не испытывал ничего подобного. Это болезнь. Желание раздавило меня. Я теперь живу так, будто всё время вижу себя со стороны. Будто кто-то вынул меня из оболочки и не вернул обратно. И вот этот зазор между душой и телом мучителен… Вера ужасная, мне всё время чудится о ней нехорошее. Она уехала, и у меня было время осознать, что со мной произошло необратимое. Зачем она отправилась к мужу? Что значит телеграмма: «ПРИЕЗЖАЙ ВСЁ ГОТОВО»? Она отвечала мне, что поездка требуется для отца, что Никита что-то придумал, он что-то изобрел для защиты тестя, и теперь требуется ее участие, так как они договаривались о том, что она навестит его и привезет оттуда спасительные документы… Но всё это меня не успокаивает, я измучился, мне чудится, что случится страшное…
